…Ствол – в коре шоколадной на вид –
Вот у этой, – а что в сердцевине?
В сердцевине, где сердце, – тепло.
Лишь бы дятел не сделал дупло,
А нашёл себе пищу в заборе,
Чьи, как клавиши, доски –
бел
Там, где вотчина долгой жары,
И черн
там, где плесень в фаворе
У пришедших с повинной дождей
К небесам, что струили елей
На пожухлые листья и травы,
Отгоняли от страждущих зной…
…Лишь бы дятел стучал заводной, –
И отстукивал звуки октавы.
* * *
Неужели июль холодел, чтоб не брать
Эти белые женские руки
В столь мужские свои, день за днём приближать
Час с изнеженным летом разлуки?
Оставаться одной одинокой душе
Предначертано свыше, пожалуй.
Только ей одиноче не будет уже
Даже в лето с жарой небывалой.
Но жара – за морями. И запад заныл:
Ведь жара для него непривычна.
…Тёплый ветер, ужели не выправишь крыл,
Чтоб сюда долететь хоть частично?
* * *
Не побоюсь оплакать – надо, надо! –
По воле гроз погибшее растенье,
Но и глухой завесой снегопада
Не натрудить бы мнительное зренье,
Что зиму подарило в чёрном цвете,
Когда все ветви – старческие вены,
Когда все беды – т
жки и нетленны,
Пронизывают – напрочь! – толщь столетья.
Гляжу на звёзды: что же остаётся,
Когда вокруг – чредой – перевороты?
То красная в степь конница несётся,
То белых отступающие роты
Идут к реке и строят переправу…
И всё – зазря! И все-то канут в Лету.
…И только прут на берег волчьи травы –
Их волосы размётаны по вéтру.
* * *
Не думала тогда,
Что дождь мне будет мил,
Боялась одного:
Чтоб не разверзлись хляби.
А дождь – моя беда! –
Все дни и ночи лил
Затем, чтоб досадить стихи кропавшей бабе.
Без молний, без громóв –
Как пахарь, сеял хлеб,
Кропя сто тыщ борозд хозяйскими руками.
Дождь думал не о том, какой на свете век, –
Бросал зерно, бросал, играя желваками.
Поэт, пиши строфу о том, что соберёшь
Хотя б мешок зерна, потом – зерно помолешь!
…Но только льёт и льёт всё тот же долгий дождь,
И ты уж небеса о скором вёдре молишь.
* * *
Разве можно столичным умом
Осознать механизм перестройки?
Раскричались визгливые сойки
По-хозяйски в саду не родном.
Сойки сделали всё, что смогли:
Червячком червячка заморили
И отравой отважно запили
Из колдобин сиротской земли.
По суглинкам гуляли дожди.
…Было всё, что погоде угодно!
О крестьянском угодье
свободно
В теремах рассуждали вожди:
«Пораскинется в русскую ширь,
Разольётся морями пшеница –
И насытится наша столица!..
…Ну, а в хлебушек кинем имбирь».
* * *
Он погорел, июльский холод:
Зашёл с горушки роковой,
Как самолёт, чей опыт молод
И не окупится с лихвой.
И мне не быть рабою денег:
На них и крылья не купить,