Он измордовал веру в благородные поступки и в то, что, если сильно захотеть, можно изменить свою жизнь, какой бы эта жизнь ни была паскудной.
Вот она попробовала, и у нее не получилось.
Эх, как она заболела после этого.
Еле-еле выздоровела, и то только с помощью врачей.
Когда я уже достаточно оброс, а она полностью поправилась, я опять пришел к Ольге подстригаться.
Она была тиха и молчалива. Потухшие глаза.
Мне было жаль Ольгу.
И я от жалости, когда она уже заканчивала меня стричь, посоветовал:
– Тебе бы родить, Ольга.
– От тебя что ли?
От такого быстрого и колкого вопроса я смутился.
– Почему же от меня?
– А от кого? От моего соседа – пьяницы?
– Ну почему обязательно от пьяницы?
– А от кого? Где сейчас, в мои тридцать, найти нормального мужика? Нормальные мужчины все уже заняты.
– Ну почему же, есть те, которые не заняты.
– А если не заняты, значит ненормальные. Или тут, – она постучала себя по голове, – не в порядке, или тут, – она показала ниже пояса. – Но мне таких не надо. У меня уже такой был. Одни мучения.
– В каком смысле?
– Да во всех смыслах, – ответила она игриво.
Я почувствовал, что наш разговор развеял ее тоскливое настроение, и она затарахтела без умолку.
– И вообще, где вы, мужики? Одни воюют. Другие по тюрьмам сидят. Остатки пьют. Тех немногих нормальных разобрали. А я к этому «разбору» опоздала. Что мне остается?
– Что?
– Да, что?
– Ну, стать любовницей, например, кого-нибудь из того приличного мужского остатка.
– Любовницей? Нет. В любовницы я тоже опоздала. Чтобы сейчас стать любовницей, надо иметь возраст от семнадцати до двадцати. А мне почти вдвое больше.
И Ольга щелкнула ножницами.
– Ну и что же теперь тебе делать? – невольно вырвалось у меня.
– А ничего, жить.
– Жить?
– Да, просто жить. Работать. А главное, стричь мужчин и не только стричь… – игриво закончила она и подмигнула мне в зеркало.
Когда она меня постригла и стала укладывать волосы, я подумал: «Может, пригласить ее в ресторан на ужин?»
Пригласил.
И она согласилась.