Это было тяжелымъ ударомъ для Долли, который любилъ посѣщать клубъ — спасительный пріютъ для женатыхъ людей.
— Но, моя милая! пробормоталъ онъ.
— Потомъ, у васъ, я увѣрена, довольно будетъ платья лѣтъ на десять, такъ что счетовъ отъ портныхъ получать болѣе не предвидится…
— Однакожъ, жизнь моя, протестовалъ супругъ, который привыкъ одѣваться хорошо.
— A лучше всего въ здѣшней сельской жизни то, Долли, продолжала жена: — что вамъ некуда тратить денегъ, хотя бы даже вы и хотѣли этого; право, одного фунта вамъ будетъ довольно-предовольно на мѣсяцъ.
— Клянусь честью, моя милая, простоналъ маленькій человѣчекъ, огорченный тѣмъ, что всѣ жертвы приходится дѣлать только ему.
Когда домъ былъ устроенъ, какъ слѣдуетъ, въ милой мамашѣ, въ Блумсбери-скверъ отправили письмо съ просьбою провести нѣсколько дней въ Твикенгемѣ. Прелестное дитя сильно желало выставить передъ родительскими глазами хорошую мебель, украшавшую ея домъ. Нѣжная родительница не замедлила прибытіемъ. Любопытство ея было возбуждено до такой степени, что еслибы приглашенія не послали, то можно бы было ждать съ ея стороны насильственнаго визита. Она привезла съ собой сундукъ, который предвѣщалъ что-то въ родѣ цѣлаго мѣсяца пребыванія въ Твикенгемѣ. Сказать правду, милая мамаша нѣсколько завидовала, гуляя по великолѣпнымъ комнатамъ своей дочери. Она въ восхищеніи складывала руки, осматривая рѣзныя кровати, и постукивая кулакомъ въ упругіе матрацы. Она ощупывала тонкое бѣлье и малиновые шелковые обои. Она готова была присягнуть, что комнаты для слугъ лучше, чѣмъ у нея самой. «Какъ! полотняныя простыни, а брать твой Бобъ спитъ на коленкорѣ!» восклицала она въ изумленіи. Брюссельскіе ковры, куча бархату, турецкіе, персидскіе коврики, все это вызывало у нея громкія восклицанія и затаенную зависть.
Достойная старушка завидовала до послѣдней степени; самое худшее было то, что при видѣ всего этого она должна была принимать радостный и гордый видъ. «Какъ бы я хотѣла имѣть платье, такое, какъ занавѣсы въ вашей гостиной!» Это было единственное замѣчаніе, которое она осмѣлилась сдѣлать.
Посѣщеніе мамаши можно было легко объяснить тѣмъ, что мистриссъ Икль еще мало знала толкъ въ хозяйствѣ, и чувствовала себя столь же смущенною, сдѣлавшись госпожей обширнаго зданія въ Тинкенгемѣ, какъ можетъ быть смущена невинная молодая лэди, привыкшая управлять тележкой, запряженной пони, когда увидитъ себя на козлахъ большой телеги съ длинными возжами въ рукахъ. Послѣ многихъ совѣщаній между матерью и дочерью, — заключенія, къ которымъ онѣ пришли, были, для формы, сообщены мастеру Иклю, чтобъ узнать, не имѣетъ онъ противъ нихъ какихъ нибудь возраженій.