Какъ ни былъ Долли ослѣпленъ бѣшенствомъ, онъ, однакожъ, настолько еще удержалъ способность различать предметы, что замѣтилъ, какъ кресло иностранца (стоявшаго теперь на другомъ концѣ комнаты) было ближе къ кушеткѣ, на которой сидѣла красавица.
— Адольфусъ, вы съ ума сошли! вскричала мистриссъ Икль, не съ такою, однакожь, силою, какую она придавала своимъ словамъ, когда вполнѣ владѣла собою. Быть можетъ, она была нѣсколько встревожена; можетъ, даже стыдъ заговорилъ въ ней.
Но не съ ней, любимымъ и слабымъ существомъ, Долли долженъ былъ имѣть дѣло. Она могла считать его и сумасшедшимъ, и въ здравомъ разсудкѣ, какъ ей было угодно. Единственной цѣлью Долли было сказать нѣсколько словъ массивному нѣмецкому джентльмену; этотъ послѣдній (какъ ни былъ Долли малъ ростомъ) значительно перепугался и занялъ надежную позицію по другую сторону стола, кругообразная форма котораго была очень удобна для настоящаго случая.
Долли смотрѣлъ на него и задыхался. Я думаю, что онъ вцѣпился бы въ громаднаго незнакомца, подобно бульдогу, еслибы столъ не раздѣлялъ ихъ; теперь онъ только впился въ него глазами, фыркая и отдуваясь.
Поѵомъ, протянувъ руку по направленію къ двери, онъ сказалъ, указывая на выходъ:
— Оставьте мой домъ!
Больше онъ ничего не могъ произнести; у него было какое-то удушье въ горлѣ, и его терзало желаніе разразиться громовой бранной рѣчью.
Нѣмецкій джентльменъ казался изумленнымъ. Онъ понималъ, что въ присутствіи прекрасной Анастасіи ему необходимо принять презрительный и безпечный видъ, чтобы внушить этой леди мысль о своей неустрашимости и преданности, но попытка улыбнуться кончилась только тѣмъ, что онъ поднялъ свою верхнюю губу и показалъ нѣсколько зубовъ, почернѣвшихъ отъ табачнаго дыма. Повернувшись къ мистриссъ Икль, онъ сказалъ вполголоса самымъ любезнымъ тономъ:
— Не имѣю удовольствія знать этого господина.
— По грубому поведенію этого человѣка, вы, безъ сомнѣнія, уже узнали въ немъ моего мужа. Позвольте мнѣ представить какъ мистера Икля, г. Куттеръ.
Этого спокойно-самоувѣреннаго, дерзкаго тона Долли не могъ вынести. Онъ подошелъ къ нѣмцу, крича во все горю:
— Убирайтесь вонъ, сэръ, вонъ!
Нападеніе было такъ быстро, что нѣмецъ едва имѣлъ время отвѣтить: «Разумѣется, сэръ!», какъ Долли очутился уже подлѣ него. Вслѣдствіе этого, вѣжливый поклонъ г. Куттера и прощальныя слова: «имѣю честь кланяться, мистриссъ Икль», потеряли свой эффектъ; Долли захлопнулъ на нимъ дверь и заперъ ее на замокъ, потомъ сложилъ руки à la Napoleоn и сталъ смотрѣть на измѣнницу. Но Анастасія, вмѣсто того, чтобъ почувствовать боязнь или смущеніе, расхохоталась, играя часовой цѣпочкой.