– У вас прекрасные зубы, – повторил старый комплимент Вирский. – Такими зубами можно перекусывать мужчин пополам, даже не успев почувствовать их вкуса. А вы знаете вкус настоящего мужчины? Его запах? Силу его рук? Его поцелуи…
Ее уже не смущало, что Вирский говорил очевидные скабрезности. Она пыталась нахмуриться, но против воли расхохоталась.
– Например, ваш муж… Это настоящий мужчина?
– Мой муж! Ха-ха-ха!
Она представила, как перекусывает Ивана Платоновича пополам. Хрум! И он исчезает в ней, со всем его авторитетом, умными мыслями, со всеми его написанными и еще не написанными научными книгами. Хрум! Хрр! Хрр! Ха-ха-ха!
– Предложите мне еще вашего порошка, Вирский!
Вирский отвел ее руку в сторону, указав взглядом на центр зала, где выступал молодой поэт, огромного роста, с лошадиным лицом, одетый в малиновый балахон. Он читал стихи о каком-то господине, который разговаривал басом, в небеса запустил ананасом .
Когда он кончил читать, к нему подскочил старик со съехавшим на висок пенсне, почему-то напомнивший Наденьке Ивана Платоновича. Он стал яростно жать поэту руку. Восторженно кричал, брызжа слюной:
– Гений! Это – не поэзия! Это – разъятая стихия!
Поэт вдруг набычился, побагровел, назвал своего поклонника скотиной и смачно плюнул в него, угодив в стеклышко пенсне.
– А-а! У-у!
Подбежал молодой человек:
– Вы не смеете обижать моего папашу! Извинитесь!
– Это ваш папаша?
– Да!
– В таком случае – поздравляю вас. Вы тоже скотина!
– ?!!
– От скотов рождаются только скоты!
– Сам ты скотина! – завопил молодой человек.
В потасовке приняли участие несколько человек из публики. В основном били молодого человека. Его отец стоял рядом и грозил полицией. Наконец отца и сына выставили за дверь. Поэт отправился к ближайшему столику, где сидел господин с двумя дамами, и нарочитым басом потребовал себе водки. Водку тотчас подали. Он выпил ее залпом и со зверским лицом стал жевать тонкое рюмочное стекло, кровавя рот и капая кровью на подол платья одной из дам. Дама завизжала. Неожиданно откуда-то появился избитый молодой человек. Он был в пальто и очень расстроен.
– Во время драки, – жалобно объяснил он, – кто-то стащил из кармана моего отца портмоне.
– А-а! У-у!
Кричали, свистели, улюлюкали. Молодой человек убежал, но через минуту снова появился.
– Просим извинения! Портмоне нашлось!
– А-а! У-у!
Наденька больше не смеялась. Ей стало так же страшно, как в соборе. Она умоляюще посмотрела на Вирского и увидела блаженное выражение на его лице, когда он смотрел на окровавленный рот поэта.
«Таинство евхаристии сильно занимает меня!»