– Кого просить? – не понял я. И оглянулся вокруг. Хмурые люди вокруг меня не изъявляли никакого желания что-либо платить за меня. Скорее наоборот.
– Ты в камеру проси. В камеру, дорогой.
Я обернулся к камере. Потом к бородачу.
– Извините, я так и не понял, что просить и у кого.
Бородач шевельнул пальцем.
Кто-то сзади влепил мне в ухо и я кубарем слетел с бревна. Подбежавшие нукеры стали яростно меня пинать. Переломав мне половину ребер, они остановились.
Меня опять посадили на бревно перед камерой. Теперь мне стало ясно, что просить и кого.
Но прежде чем начать мою пламенную речь, я все же уточнил кровавым ртом:
– Извините, а можно я попрошу не пять, а десять миллионов? Пять вам. Пять мне.
Почему-то эта моя инициатива не была оценена по достоинству – мне опять дали в ухо. И я опять слетел с бревна. Правда, больше не пинали. Я, немножко полежав, встал и, отряхнувшись, сел на свое место на бревне.
Но опять, прежде чем начать очередную свою речь за свое скорое освобождение, позволил себе вопрос:
– Извините, конечно, но, как я понял, что десять можно попросить. А могу я попросить их у вашего Президента?
И зажмурил глаза, ожидая очередного удара.
Но удара не последовало.
Сквозь зажмуренные глаза я опять услышал голос бородача:
– Проси. Только наш Президент великой Ичкерии тебе ничего не даст. Проси у того, к которому ты приехал.
Теперь мне все стало ясно.
Я открыл глаза и стал просить десять миллионов. Жалостливо и со слезами. Хотя плакать, оказывается, было еще рано.
Меня никто не останавливал. И поэтому я говорил долго. Минут десять.
Когда замолчал, Бородатый опять шевельнул пальцем.
Лучше бы я не замолкал.
Тот в маске с топором схватил мою левую руку и не успел я моргнуть глазом, как он оттяпал мне большой палец.
Это было настолько неожиданно, что я даже вначале ничего не понял. И только когда палец упал на землю в пыль, боль дошла до моего сознания.
Вот тут-то я завыл, вот тут-то закрутился. Вот тут-то слезы, кровь. Вот тут-то они меня и снимали. Я представляю, какой был финал этого короткометражного фильма.
Через какое-то время меня, даже не перевязав, опять сбросили под курятник.
Пока меня волокли, я все кричал:
– Отдайте мне мой палец, мой пальчик!
Мольба моя, очевидно, подействовала, и мне, приоткрыв люк, сбросили мой палец.
И хотя я был в сплошной темноте, палец я нашел быстро. Почему-то у меня в голове все время, начиная с момента отлучения меня от моего пальца, мелькала одна и та же мысль: если палец быстро пришить, он приживется.
И я, следуя этой своей навязчивой мысли, обдув палец и рану, соединил их.