— Посиди тут минутку, друг.
Я снял с себя свитер и футболку, колючий шерстяной свитер натянул обратно на потертую кожу, а футболкой утер Марлене лицо. Она спряталась между двумя машинами и все еще задыхалась, отплевывалась, хотя не выходило уже ничего, кроме желчи. Я не видел того, что ей пришлось видеть, да и не хотел. Я вытер ее рот, ее подбородок, горькая зелень растеклась по футболке, и, закончив, я швырнул ее — к черту, к черту! — через ограду парка Грамерси.
Приехала «скорая помощь», но никто не соизволил выйти из фургончика. Серый день, туманный, влажный и потный. Мы безжизненны, наш костный мозг засосан в чью-то бездонную утробу.
Полиция приезжала и уезжала. Такси гудели, прогоняя «скорую помощь», но санитары не торопились выносить сына знаменитого художника.
Разумеется, тогда я еще не знал, что на правой руке Оливье была сломана пястная кость. Что бы я сделал, если б знал? Попытался бы заложить своего брата? Донести на него? Засадить в тюрягу? Почем знать? Но подлинная тайна заключалась не в моей душе, а в самом преступлении. Убийца имел ключ — но все ключи были на месте — или же он влез в открытое окно по отвесной пятидесятифутовой стене.
Хью, один из обладателей ключа, мирно спал на Мерсер-стрит в тот час, когда Жуйвенс принес чай и обнаружил труп. А может, убийца — Жуйвенс? Этого никто не утверждал. К тому времени как Хью удрал с места преступления, труп успел пролежать пять часов.
Значит, Хью никак не связан с преступлением, и все же тело сохранило внятную весть для каждого, знакомого с историей Хью.
Судебные патологоанатомы понятия не имели о Хыо и не поняли эту весть, хотя, видит бог, работали они основательно. Взяли образцы Мозга Оливье, его Печени и Крови. В мозгу нашли «Аддерал», «Селексу» и морфий, однако убили его не наркотики. Причина смерти — удушье. Вскрытие обнаружило явные признаки: закупорка сердца (сердце увеличено, расширен правый желудочек), вздутие вен над местом травмы и цианоз (синюшность губ и кончиков пальцев). Вот что натворили, сомкнувшись, ножки принадлежавшего Хью стула.
Вроде бы достаточно, но не для медиков. Распотрошили его как свинью в «Драйбоун Инн», вскрыли его красивое тело «продольным надрезом». Жужжали мухи. Взвесили его несчастный отравленный мозг. Убедились, что сосуды в основании мозга «имеют гладкие стенки и заметно расширены», что бы это ни значило. Взвесили его легкие, сердце и печень. Все, наконец, миссис Портер? Пищевод без изменений. Покопались у него в желудке и отметили «непереваренную пищу с выделяемыми частицами мяса и овощей и явным запахом алкоголя».