Мы уже вылетели из горы и пролетели еще некоторое время, пока я понял, что мы совершили невозможное. Нас окружала глубокая тьма. Не было видно ни звезд, ни лун. Первый раз приходилось мне наблюдать подобное явление на Марсе, и в первую минуту это поставило меня в тупик. Затем я понял, в чем дело. Мы находились на южном полюсе, и было летнее время. Льды и снега таяли, и облака, на большей части Барсума, заволокли небо.
Это было для нас счастьем, и я сразу воспользовался этим обстоятельством. Все еще держа аппарат под углом, я прорезал непроницаемую завесу облаков и скрылся за ними от преследования.
Мы пробились сквозь холодный сырой туман, не уменьшая скорости, и через минуту очутились уже за облаками, в ярком свете обеих лун и миллионов звезд. Я дал кораблю горизонтальное положение и взял курс на север. Наши враги остались далеко позади и не имели ни малейшего представления о взятом нами направлении. Мы совершили чудо: спаслись из страны перворожденных и прошли невредимыми через тысячи опасностей. За все века существования Барсума ни одному пленнику не удавалось сделать это, а теперь, когда все это позади, мне казалось, что, не так уж это и трудно.
Я высказал Ксодару эту мысль.
– Тем не менее это поразительно, – ответил он. – И никто другой не смог бы сделать это, кроме Джона Картера!
При звуке этого имени юноша вскочил.
– Джон Картер! – воскликнул он. – Джон Картер! Но слушай, Джон Картер ведь умер много лет тому назад. Я его сын!
Мой сын! Я не верил своим ушам. Я медленно встал и посмотрел на красивое лицо юноши. Теперь, всмотревшись в него ближе, я начал понимать, почему он сразу произвел на меня такое сильное впечатление. Благородные черты мальчика напоминали несравненную красоту его матери: но это была вполне мужественная красота, и его серые глаза были такие же, как мои.
Юноша стоял, глядя на меня с видом, полным надежды и сомнения.
– Расскажи мне о твоей матери, – сказал я ему. – Расскажи все, что сможешь, о тех годах, в течение которых я был оторван от нее безжалостной судьбой.
С криком радости бросился он ко мне и обнял руками мою шею. Я прижал к себе моего мальчика, слезы подступили к моему горлу, и я чуть не разрыдался. Но я не жалею об этом и не стыжусь. Долгая жизнь научила меня, что мужчина, достаточно сильный в серьезных жизненных случаях, может показаться слабым, когда дело идет о женщине и детях.
– Твоя фигура, твои манеры, твое удивительное искусство фехтования, – сказал юноша, – как раз такие, как мне описала их мать, и все же, несмотря на всю очевидность, я не смел поверить правде, хотя жаждал поверить ей всей душой. Как думаешь ты, что убедило меня больше всего?