Лаская взглядом наше чадо, жена скомандовала:
– Разойдись, подготовиться к завтраку!
Вот так весело начав наше утро, мы все уже через час были на бульваре. К тому времени солнце довольно-таки крепко припекало и мы в прекрасном настроении шли к каруселям.
Вдруг я почувствовал как кто-то, кто находился позади меня, положил на мое плечо руку. Обернувшись, я увидел уродливого старика, приняв его за обыкновенного забулдыгу, у которого не хватает для похмелья пару монет. Я решил их ему дать.
Едва я запустил руку в карман, как старик сказал:
– Не узнаешь?
Я внимательно посмотрел ему в лицо.
– Толя, пошли, – сказала моя жена, – не видишь, сейчас голову будет тебе морочить.
– Именно, Толик Шаляев, – вставил старик.
– Ты слышишь, он меня знает, – сказал я супруге.
Я напряг память, но тщетно – его ужасное лицо мне ничего не говорило.
– Школа «148», – произнес он. – Родион я, помнишь?
– Радик?! – воскликнул я ошеломленный.
Сказав жене, чтобы они шли без меня, я остался с Родионом.
Я не мог поверить, что передо мной стоял мой бывший одноклассник – отчаянный парнишка, красавец, умница, всегда и во всем первый, кумир всех девочек нашей школы. Таким я его знал и таким он ожил в моей памяти. Ему было, как и мне сорок лет, а выглядел он на все шестьдесят пять, если не больше.
– Присядем, – сказал он.
Независимо от своего желания, я, обескураженный его внешним видом, присел с ним на скамейку.
Родион смотрел невидящим взглядом на море и молчал, а я между тем стал разглядывать его.
Первое, что бросалось в глаза – это множество ожоговых пятен на его лице. Потом я обратил внимание на его деформированный как у боксера нос и далее – на рубцы, изрывшие всю его шею. Не в силах рассматривать его еще, я опустил голову и увидел его ноги: одна нога была короче другой.
– Славные у тебя дети, – заговорил он, – а у меня нет никого. Совсем никого.
Я не выдержал и спросил:
– Радик, что случилось с тобой?
– Моя история достойна трагедии Шекспира, – с печальной усмешкой произнес он. – Ты же помнишь меня, что я представлял собой. Господь Бог дал мне богатых родителей, внешность, я был всеми любим, одним словом, баловнем судьбы, часто грешившим безрассудством. Был, что называется, прожигателем жизни. Я был, как поется в одной песне: «певцом прекрасных дам». Но с ними я не изнемогал от скуки, как поется в этой песне, а совсем наоборот, находил в них утешение и все разнообразие в нашей лживой и пресной жизни.
Женщины поистине увлекали меня, и по отношению к ним я был ненасытным Казанова. Только не подумай, что я сравниваю себя с этой известной всем личностью – упаси меня бог. Это я так сказал, для ясности, дабы ты представил себе, какая у меня была неудержимая тяга к слабому полу. В женщинах я находил все свои пристрастия и удовольствия. Мое влечение к ним граничила с маразмом, и с этим я не мог ничего поделать. «Необузданный кабель, не пропускающий мимо себя ни одной юбки» – так не раз говорила обо мне моя мать. Но она была не права, ибо я бросался не на всех подряд. В выборе женщин я был эстетом.