Она просто убила меня этими доводами. Я не понимал их, они казались мне дикими: успех и свободное движение по жизни – это плохо, а всякие неудачи и преодоления – хорошо. Из всей русской литературы я любил только поэта Бродского, потому что он понял дух американской жизни, а герои Достоевского, которого так любила моя жена – это просто экзотика.
Она ушла, чтобы научить меня быть несчастным.
Эта девчонка с умными глазами, пухлым ртом и классной фигурой почему-то считает, что быть всегда удачливым и счастливым – неприлично. Она пыталась читать мне что-то там из Чехова… Как много на свете счастливых людей и как они не замечают несчастья других. Я не понимаю этого, какое-то средневековье.
Наше свадебное путешествие по ее просьбе проходило в России. Она говорила мне: «Я не помню свою родину. Меня увезли, когда мне было пять лет. Помню только другой запах, не такой как в Америке». Что ж, я поехал с ней. Она влюбилась в византийскую Москву и европейский Петербург, и все твердила – будь ее воля, она ни за что бы не уехала. А по мне Россия – это белая Африка: такая же большая и нецивилизованная. Там жарко, а здесь холодно; там пески, а здесь снега. Не вижу разницы. Но я, конечно, не показывал виду. Просто иногда подшучивал над ней. Уж больно она была хороша в своей искренности и восторгах.
Она любила длинные юбки и летящие шелковые кофты, застегнутые на множество мелких пуговиц. Высокая, светловолосая, с очень умными серыми глазами, она всегда обращала на себя внимание. Если мы были на каком-то званом обеде или вечере, и она надевала свое длинное бархатное платье, глухо закрытое спереди, но коварно открывавшее руки и спину, а это так подчеркивало ее необычайную красоту, то все мужчины волей-неволей начинали кружить возле нее, а друзья откровенно завидовали мне. Женщина с такой красотой и таким изысканным умом – находка. Только мне одному было известно, как тяжело с ней. Какие требования она предъявляет в духовной жизни, как строга к себе и другим. Вряд ли эта женщина будет счастлива с кем-то. И дело тут вовсе не во мне, – хотя я не совершенство, – дело в ней. Она слишком много требует – отсюда и проблемы.
Часто я думаю о ней в прошедшем времени: для меня она как будто умерла. После развода она перевелась в филиал фирмы в Чикаго; детей у нас не было – нас ничто более не связывает.
Может быть, я совершил ошибку, четыре года мы прожили для себя, а будь у нас дети, все бы сложилось по-другому? Прошло пол года, но я не могу ее забыть: запах ее волос, ее голос, ее нежные руки – я брежу этим и во сне и наяву. Она сумела сделать меня по настоящему несчастным, но я вовсе не хочу поддаваться абсурду такого существования. Я решил взять отпуск и уехать в настоящую Африку. В конце концов, мне, американцу, воспитанному на Хемингуэе, Африка и мужественные герои истинно американского писателя, куда ближе бесконечных размышлений о смысле бытия всех героев русской классики.