Этим праздником, самым настоящим, я благодарил судьбу, отдавал ей почести. А еще я хотел показать своим друзьям, какой властью я обладал в этом месте, каким барином я мог быть. Игра стоила свеч.
Я ни минуты не сидел на одном месте. Я произносил тост за тостом, бил и заставлял других бить бокалы, я изводил, подбадривал, вызывал то аккордеониста, то балалаечника, искал танцовщиц, тянул их к столу, беспощадно заставлял их пить.
Во время этой круговерти появилась Лена. Шум, который производил наш стол, на какое-то мгновение привлек ее внимание. Даже если она и заметила меня, то виду не подала. Она села на свое привычное место. И тогда я с удвоенным пылом принялся безумствовать. Во что бы то ни стало мне надо было забыть об ее присутствии. И мне это удалось.
Я уговорил майора Робинсона станцевать в килте, а канадца — расстрелять потолок над нашими головами. Я рассказывал непристойные истории девушкам, заставляя тем самым их громко смеяться.
Никто не слушал ее. Василий сел рядом с ней, положил руку ей на плечо. Они пили кавказское вино.
Я словно освободился, когда увидел, что она больше не одна. Я вновь принялся произносить тосты. Я взбаламутил весь оркестр. Скрипки плакали, стенали и стонали для всех нас по очереди. Гарсоны, официанты все убирали и убирали осколки разбитой вдребезги посуды.
Все когда-нибудь заканчивается. Кто-то пересел за соседний столик. Кто-то уснул прямо на влажной, пропитанной водкой скатерти. Других тошнило. А девушки тем временем обходили все ложи.
Но я, я держался, я должен был продержаться. Это был только мой праздник, так я прощался с людьми, ночевавшими на вокзале, с кули, с казаками полковника без ноздрей, с тифозными теплушками, с «Аквариумом». Наклонившись над раковиной, я пытался умыться холодной водой. Освеженный, причесанный, протрезвевший, я возвращался к тем, кто еще сидел за моим столиком, и прошел рядом с Леной.
На ее худеньком плечике лежала рука Василия, его тяжелая, огромная рука вышибалы. Лена должна была бы сломаться под ее весом. А она, казалось, даже не чувствовала ее. Он сумел сделать ее легкой. Я колебался. О, едва ли. Это было просто чувство приличия.
Но то же чувство и удержало меня. Что мне было делать рядом с ними? Я пошел своей дорогой. Вскоре они покинули заведение.
Когда Василий вернулся — вне всяких сомнений, он отвез Лену домой, — рядом со мной оставались только майор Робинсон, канадский капитан да одна из девушек рыдала у меня на груди. В зале — никого.
— Мы закрываемся, — тихо произнес Василий. — Уже утро.
Я резко оттолкнул толстенькую хорошенькую девушку. Утро! Мой корабль!