— Знаю. У них есть показания охранника.
— Может, это была не моя кровь.
— Сами видите — вы тонете. Соглашайтесь. Яд просачивается в ваше сознание, вы поддаетесь.
— Возможно, эта мысль уже жила во мне — с той минуты, как я возродил Трезубца, — и взорвалась, стоило мне увидеть вилы.
— Вы закапываете себя в его могилу, — настаивала Ретанкур. — Добровольно кладете голову на гильотину.
— Понимаю.
— Комиссар, соображайте пошустрее. На кого вы делаете ставку? На себя? Или на меня?
— На вас. — Адамберг ответил не задумываясь.
— Значит, бежим.
— Ничего не выйдет. Они не дураки.
— Мы тоже.
— Они у нас на хвосте.
— Не может быть и речи о том, чтобы бежать из Детройта. Сведения об ордере уже передали в штат Мичиган. Во вторник утром мы, как и собирались, вернемся в гостиницу «Бребеф».
— И уйдем через подвал? Как только они поймут, что я не появился в назначенное время, устроят шмон. Перевернут мой номер и все здание. Обнаружат отсутствие машины, заблокируют аэропорты. Я не успею не то что улететь, но даже покинуть гостиницу. Меня сожрут, как этого Бребефа.
— Не они будут нас преследовать, комиссар, мы сами поведем их, куда захотим, как бычка на веревочке.
— Куда?
— В мой номер.
— Он ведь не больше моего. Где вы собираетесь меня спрятать? Под крышей? Они и туда поднимутся.
— Разумеется.
— Под кроватью? В стенном шкафу? На шкафу?
Адамберг с отчаянием пожал плечами.
— На себе.
Комиссар поднял глаза на лейтенанта.
— Сожалею, но другого выхода нет, — сказала она. — Это займет не больше двух-трех минут. Другого выхода нет.
— Ретанкур, я ведь не шпилька. Во что вы собираетесь меня превратить?
— Превращаться буду я. В столб.
Ретанкур остановилась на два часа, чтобы поспать, и они приехали в Детройт в семь утра. Город выглядел мрачно и был похож на старую разорившуюся герцогиню в обносках. Грязь и нищета пришли на смену былой роскоши.
— Вот этот дом, — сказал Адамберг, сверяясь с планом.
Он взглянул на высокое здание, темное, но в приличном состоянии, с пристроенным к нему кафе, как смотрят на исторические памятники. Таковым оно, по сути дела, и являлось, поскольку за его стенами двигался, спал и жил Рафаэль.
— Полицейские припарковались в двадцати метрах позади нас, — заметила Ретанкур. — Умники. Что они себе воображают? Думают, мы не знаем, что они едут за нами от Гатино?
Адамберг сидел, наклонившись вперед, скрестив руки на животе.
— Идите один, комиссар. Я пока перехвачу что-нибудь в кафе.
— Я не могу, — тихо произнес Адамберг. — Да и зачем? Я ведь теперь тоже в бегах.
— Вот именно. Он больше не будет один, и вы тоже. Давайте, комиссар.