У него была с собой карта Нью-Йорка, но сегодня он не нуждался в ней; зарево пожара было видно почти за милю. Даже внутри своего панциря Тадбери ощущал волны жара, которым дохнуло на него, когда он пролетал над горящим зданием. Зажужжали вентиляторы; по его команде включились камеры. Внизу творилось безумие: сирены и крики, зеваки, спешащие пожарные, полицейское ограждение и машины «Скорой помощи», пожарные машины… Сначала никто не заметил «черепаху», зависшую на высоте пятидесяти футов над тротуаром, пока машина не спустилась пониже и огни ее фар не осветили стены здания. Тогда все принялись указывать на нее; возбуждение ударило в голову молодого человека, как шампанское.
Но у него был всего лишь миг, чтобы насладиться этим ощущением. Потом краешком глаза он заметил на одном из своих мониторов женщину. Она внезапно появилась в окне пятого этажа, давясь мучительным кашлем; платье на ней уже занялось, жадные языки пламени тянулись к ней. Женщина завизжала и спрыгнула.
Том поймал ее в воздухе, не задумываясь, не колеблясь, не спрашивая себя, сумеет ли, — и осторожно опустил наземь. Женщину тут же окружили пожарные, стащили с нее платье и поспешно повели к «Скорой». Теперь наверняка странный темный силуэт, парящий в ночи и окруженный кольцом ярких огней, привлек внимание всех. Полицейская частота затрещала и ожила; о нем докладывали, как о летающей тарелке. Тадбери ухмыльнулся.
Один из полицейских забрался на крышу машины с мегафоном в руках и что-то закричал. Том выключил радио, чтобы лучше слышать. Ему приказывали приземлиться и назваться, спрашивали, кто он такой и что собой представляет.
Это было просто.
— Я — Черепаха, — сказал он. Колеса с «Фольксвагена» были сняты, Джоуи приладил вместо них самые здоровые динамики, какие только смог найти, и подключил к ним самый мощный усилитель. Оглушительное «Я — ЧЕРЕПАХА» раскатилось по улицам и переулкам, точно удар грома, чуть потрескивающий от искажений. Вот только слова были какие-то не совсем такие. Том крутанул ручку громкости до упора, прибавил своему голосу немного басов. «Я — ВЕЛИКАЯ И МОГУЧАЯ ЧЕРЕПАХА», — возвестил он.
После этого Тадбери полетел к темному и грязному Гудзону и вообразил две гигантские незримые ладони сорока футов шириной. Он опустил их в реку, набрал полную пригоршню воды и поднялся. Пока он добирался назад, на улице успел образоваться небольшой ручеек. Когда с ночного неба на горящее здание хлынули потоки воды, толпа на земле разразилась нестройными приветственными криками.
— Веселого Рождества! — пьяно провозгласил Tax, когда часы пробили полночь и собравшиеся в рекордном количестве посетители принялись свистеть, улюлюкать и колотить по столикам. На сцене Хамфри Богарт чужим голосом отпустил избитую шутку. Все огни в зале на миг погасли; когда же они вспыхнули снова, на месте Богарта очутился круглолицый толстяк с красным носом.