– Вор?
– Ну зачем так грубо?
– Понятно. Сидел?
– Пять сроков, два побега, этот третий. Если возьмут, то, по военному времени, вполне могут прислонить к стенке.
– Ко мне тоже нельзя. Но есть одно место. Так что пошли. – Харитонов встал.
– Я себе не враг – ночью с пушкой патрулю попадаться. Надо до утра ждать.
– Резонно. Значит, давай обождем. Курить только страсть хочется. Я вздремну, пожалуй.
– Спи, я погляжу.
Мишка закутался в плащ. Все-таки холодны сентябрьские ночи. Он сидел и глядел в темноту.
Совсем рядом шумел ветер в ветках деревьев, где-то в пруду звонко плескалась вода. Ночь темная, и он был в ней один, со своими мыслями, со своим страхом. Он сидел и слушал. Ему казалось, что слышит он тяжелый басовитый гул, который с запада нес ветер. И Мишка понимал, что в этой ночи идет война и гибнут люди, а он ничем не может им помочь. Сознание своей беспомощности рождало в нем тяжелую злобу. Ему хотелось вынуть наган и всадить все семь пуль в этого гада, сопящего у противоположной стены. Ишь, сволочь, с немцами спутался. Но он вспоминал слова Данилова о том, что дело, порученное ему, поможет фронту и оно сейчас самое главное и важное для многих людей.
Под утро он задремал. Проснулся от резкого толчка. Над ним стоял Харитонов и тряс его за плечо:
– Утро. Проспал, караульщик.
– Я только полчаса. Ох и курить охота!
– Скоро покуришь. Пошли.
– Куда?
– Закудыкал. Тащить верблюда.
– А, ну если так, то я могу.
Они прошли по мокрой от росы траве. На аллеях клубился туман, солнечные лучи, с трудом пробираясь сквозь него, не доходили до земли. Было свежо.
– Пойдем побыстрей, – сказал Мишка, – а то я закоченею.
Где-то зазвенел трамвай, и они пошли на его голос мимо детской площадки, сырых скамеек, выцветших на солнце беседок.
Им повезло. Трамвай, показавшись из-за поворота, только-только набирал скорость. Они прыгнули на ходу. Вагон оказался пустым. Только пожилая кондукторша дремала, прислонив голову к стенке. Она открыла глаза, поглядела на пассажиров.
– Оплатите проезд, граждане. – Голос ее был по-утреннему хриплым.
Влипли. Мишка похолодел: денег-то нет.
Он поглядел на судорожно шарящего по карманам Харитонова. Кондукторша уже совсем проснулась и выжидающе глядела на них.
– Мамаша, – сказал Мишка, – мамаша, мы беженцы. Из-под Смоленска мы. Нету у нас денег. Ты уж извини нас.
– Откуда? – переспросила кондукторша.
Мишка молчал. Тогда она оторвала два билета и протянула ему:
– Бери, а то не дай бог – контролер. Как там?
– Плохо, мать, совсем плохо.
Они прошли вперед и сели.
– А ты ничего, – усмехнулся Харитонов, – молодец. Видно, битый.