Тех, кто вылезает вперед на светофорах, блокируя потом движение, она терпеть не могла. Тех же, кто систематически превышал скорость, считая себя суперездоком, просто ненавидела.
«Козел ты, а не ездок», – думала она. И ей, по натуре не злой, ужасно хотелось, чтобы такие суперездоки попали в какую-нибудь такую ситуацию, в которой их не могли бы спасти их деньги или связи.
– Ничего, доездишься когда-нибудь, и тебе тоже достанется! – говорила она, чтобы успокоиться.
Она не понимала, почему каждая хоть чуть-чуть выделившаяся среди других так называемая звезда, а вернее, звездулька, обязательно подчеркивает в своих интервью, что она обожает ездить на предельной скорости и нарушать правила движения и гордится тем, что гаишники ее за это не штрафуют, потому что узнают в лицо…
– Я бы такого гаишника уволила к чертям собачьим, а у звездульки права отобрала на всю ее оставшуюся жизнь, чтобы пример плохой никому не подавала, – негодовала Нина.
И вообще она, с тех пор как стала ходить в автошколу, стала более активной участницей жизни – ее уже гораздо больше волновало то, что происходит в городе, например, закрутят или не закрутят в какую-нибудь сторону Садовое кольцо; как правильно должны работать светофоры; почему гаишники часто бывают правы и в то же время их не любит большинство населения… В общем, ей ужасно хотелось обо всем этом с кем-нибудь серьезно поговорить, а поговорить было не с кем. Кирилл же демонстративно избегал ее вопросов, и единственный человек, с которым она могла бы свободно обсуждать все это, был ее преподаватель, но она виделась с ним только на занятиях, где особенно было не поговорить… А теперь и вообще она с ним разругалась.
Опомнилась она от воспоминаний, уже только когда они въехали во двор больницы.
– Нам в реанимацию.
Она мгновенно все вспомнила.
– Разве Ленцу так плохо?
– Было плохо.
– Но ведь туда не пускают?
– Михалыч должен был договориться. Если Ленц в сознании – нас пустят.
В гардеробе Роберт предъявил какой-то кусочек картона, и им дали халаты и полиэтиленовые пакеты на ноги. Нина разволновалась. Роберт, заметив это, молча взял ее под руку. Ее дрожь передалась и ему. Они поднялись на второй этаж. Нина редко болела и в больнице давно не была.
Слово «реанимация», выведенное красной краской на затененном стекле, напугало ее еще больше, но она постаралась взять себя в руки.
«Если я могу принести какую-то пользу, я должна это сделать, – подумала она. – Но что же в самом деле произошло?»
Они пошли по холодному, пустому коридору, вдоль стен которого стояли пустые каталки, и увидели Михалыча. Он стоял в коридоре возле одного из окон. Казалось, что он даже немного уменьшился в размерах.