Я знал эту улицу.
Но дни шли, а этого не происходило.
Видимо, город очень хорошо знал меня. Мне казалось, что он мстит мне. За что? За мое предательство? Но предал я только себя самого.
Я сидел на длинной скамейке бульвара, где вечерами собиралась «наша» компания. Где теперь эта компания? А тогда…
Рыжий Фукс приносил приемник. Над головой в темноте щелкали каштаны, выпуская коричневые ядра на мостовую, а мы смотрели на стрелку, которая останавливалась на шкале с «нашей» музыкой.
Наверное, все началось здесь.
Меня забрили в армию «патлатых» на этой скамейке, забрили транзисторным приемником «ВЭФ-спидола-10». Я подставил голову, и меня оболванили, даже не прикасаясь к ней ножницами. Может быть, именно поэтому я сижу здесь. Как преступник, которого всегда тянет на место преступления.
Но где я преступил закон? Когда? В тот день, когда пригласил оркестр и меня вынесли из спорта? Я чувствую себя вором, но обворовал я только себя. У меня стало больше денег, но от этого я не стал богаче, скорее, наоборот. Я все еще видел лица ребят, идущих с моим тренером на вокзал. Когда-то и у меня было такое же лицо. Мой тренер видел его. Бывает ли у меня сейчас такое лицо? Нет, скорее всего, нет. Может быть, именно поэтому мой тренер и не узнал меня сразу?
Я хотел крикнуть ему: «Я — такой же!», но он все равно не поверил бы. Он слишком хорошо помнил меня таким, как те ребята, что шли с ним к вокзалу.
Да, у меня есть деньги, но на них я, к сожалению, не могу купить счастливое лицо. Значит, я уже не такой, и места в команде ребят со счастливыми лицами для меня уже нет.
Но я должен в нее вернуться.
Мне стало легче в тот момент, когда я понял это. Теперь надо было понять, как это сделать.
Двое ребят опустились на скамейку рядом со мной. Руки в запястьях широкие, такие должны быть и у борца. У сильного борца.
— Ты не знаешь, где здесь можно пообедать?
— Знаю, — ответил я.
— Покажешь?
Этих двоих мой тренер сразу бы взял в команду, даже не из-за крепких рук. Они подошли бы ему по лицам.
— Только если вы хотите в ресторан, ищите другого провожатого, — сказал я. Я был сыт ресторанами по горло.
— Давай в столовку, нам привычней! — сказали ребята. — У нас ресторанов еще не построили.
Мы сидели за столиком в центре зала и пили кефир, переворачивая бутылки донышками кверху. От этого в бутылках начинался снегопад. Мокрые, слипшиеся в комья снежинки попадали на губы, и было почему-то по-забытому хорошо мне с этими двумя незнакомыми ребятами.
Они рассказывали о тайге, о войне с мошкарой, о городе, который рождался у них на глазах, о рельсах, которые тянутся в два ряда туда и обратно, о ночах в палатках, когда мерцает огонек спиртовки; о том, что они оставляют дома теплые вещи, но берут гитару. Они даже пели что-то срывающимися голосами, и опять вдруг песня радовала меня, чего не было и в помине за последние годы.