Кроме старой Лициене, все здесь были на редкость робкие, тихие. Лиене казалось, что даже коровы никогда не мычат и лошади не умеют ржать. Тише всех был сам Мартынь, худощавый, но очень гибкий, — рассказывали, что он, перегибаясь назад, легко достает кончиками пальцев землю. Он был лысый, весь какой-то скользкий, будто маслом смазанный.
В Юрьев день он привез Лиену из Бривеней в Личи. За всю дорогу сказал не больше пяти слов, да и те с неохотой процедил сквозь ослепительно белые зубы и желтые усики — копчики усиков, намазанные сливочным маслом, были лихо закручены вверх. Но зато сидел он так близко, что Лиена чувствовала себя неловко. Колено Мартыня вплотную прижало ее ноги к борту телеги, девушка не могла пошевелиться и смущалась всю дорогу.
Много плохого слышала Лиена о старых Личах. Прошлой зимой умер горбун, и старуха осталась одна. Не с кем было теперь целый день браниться. Когда приехала Лиена, старуха стояла посреди двора, опершись на палку, невысокая, по еще достаточно крепкая, с круглым лицом, с подозрительно ласковыми, почти улыбающимися глазами. Лиена сразу почувствовала, что это не добрый взгляд, старуха как бы ощупывала глазами, выискивала место, куда побольнее ужалить. Когда открыла рот, блеснули точно такие же белые, как у Мартыня, зубы, а голос был грубый и пронзительный, какой-то занозистый.
— Ну, ну, слезай! — прокричала она. — Будешь ждать, пока парень на руках снимет?
Парень, а не хозяин… Лиене казалось, что ее щеки не только рдеют, но уже пылают. А Мартынь будто и не собирался слезать, — сидел гладкий, словно облизанный, с маслено-мутными глазами, и казался даже немного грустным. Она силой выдернула свои прижатые к телеге ноги и, подхватив юбку, спрыгнула.
Старая Лициене не обходилась без воркотни даже и в хорошем настроении. В комнате не сказала попросту, чтобы положила узелок на кровать, а раздраженно прокаркала: «Ну, что ты нянчишься, словно с ребенком. Бросай на кровать и ступай в хлев!»
Сама коров не доила, только ходила по хлеву вокруг да около, ворча и брюзжа. И без того неприятно, если все время вертится хозяйка, подгоняет, не оставляя ни на минуту в покое, а тут еще Лициене начала допрашивать, — ей обязательно нужно знать, ходили ли к Лиене в Бривинях парни и ловко ли она с ними управлялась. И как спрашивала! Какие мерзости говорила, тыкая в навоз палкой! В Бривинях ничего похожего Лиена не слышала. И Ванаг, рассердившись, не употреблял грубых слов, и хозяйка никогда девушек не оскорбляла. Анна с Либой, — те перешептывались, понимали друг друга с полуслова. Разве только Браман бранился, призывал чертей и сатану. А у старой Лициене что-то противное и вонючее текло изо рта. Лиене, сидевшей с подойником, казалось, что она погружается в навозную жижу по уши, с головой. За обедом и за ужином есть не могла, Мартынь садился прямо напротив, говорить не говорил, глаза держал опущенными, но Лиене казалось, что он следит за ней сквозь прикрытые веки.