— Ладно, да, хорошо, — Сара снова заплакала. — Но мне нужно немного времени. Мне надо выехать из квартиры, поговорить с друзьями, мне нужно... В общем, много чего сделать. Мне нужны хотя бы две недели.
— Даю тебе неделю, — сказал Дэниел. — Я не буду тебе мешать сделать все; что нужно, а через неделю я приду за тобой.
Прошла неделя, а Сара ни с чем не разобралась. В назначенный им день, в субботу, она смотрела в стену и курила. Она провела весь день, думая, что это ее стены, и, хотя они и покрыты облезающей краской и грязными отпечатками пальцев, это ее стены, и никто другой не имеет на них никакого права. В десять тридцать она вспомнила, что квартира съемная и поэтому стены не ее; они принадлежат хозяину. После одиннадцати часов оплакивания чего-то, что даже не существовало, Сару охватило маниакальное веселье. Она надела что-то короткое и направилась в самый стремный бар на Парраматте.
Бар был наполовину полон байкерами и псевдобайкерами, буйными пьяницами, дремлющими наркоманами и драгдилерами, которые, как всегда, сохраняли полную трезвость, чтобы никто не мог их надуть. Женщин было мало, и ни одной, судя по виду, было не под силу сделать несколько шагов без посторонней помощи. Каждый, кто еще сохранил способность видеть, пялился на Сару с враждебностью, желанием или смесью двух этих чувств. Она села у стойки рядом с бородатым байкером с седеющими волосами, собранными в хвост. Он не скрывал ни похотливого взгляда на ее грудь, ни ухмылки. Сара заказала текилу. Байкер заплатил. На левой руке у него была татуировка «ХРЕН».
— Хрен чему?
Он сжал у нее перед лицом правый кулак. На нем были буквы «ЖИЗНИ».
— «Хрен жизни»? Что бы это значило? Хочешь умереть? Это легко сделать, если действительно захочешь. Или «хрен» в этом контексте — позитивное слово? Типа ты хочешь вставить жизни, потому что так сильно се любишь?
Байкер как будто не слышал. Он кивнул бармену, и перед Сарой оказалась еще одна текила. Она выпила ее залпом.
— Спасибо. Но неужели ты правда думаешь, что я собираюсь трахаться с неандертальцем, который татуирует на своих волосатых кулачищах бессмысленные грубые фразы, только потому, что он покупает мне пару напитков?
На стойке оказалась третья текила.
— Ты вообще говорить умеешь? — спросила Сара. — Ты случайно не глухонемой?
— С такими до хрена болтливыми шлюхами, как ты, начинаю жалеть, что не глухонемой.
Сару передернуло.
— Ну, это просто грубо. Я пойду. Спасибо за текилу.
Она вышла быстрыми шагами; ее трясло от предвкушения, а от страха к горлу подкатывала тошнота. Когда она завернула за угол, то услышала хлопанье двери, а затем тяжелые неторопливые шаги. Она пошла медленнее, не оглядываясь. Шаги слышались все ближе. Рука сжала ее шею, и она чуть не кончила.