Звук в его стихах впоследствии совсем заменил смысл. Кузьминский — наш Джойс — на вечере в Нью–Йорке читал поэму, посвященную как бы мне, где членораздельными были только первые фразы: «Динка, ее грудинка гладка, как спинка. О! Не тростинка!» Дальше на полчаса шел текст из набора слов. «Бумба. Тумба. Тамба. Мамба.» Негр, сидящий в зале, подпрыгивал в ритм поэтической речи Кузьминского. Иосиф, присутствовавший на том вечере, не выступал, а пришел послушать, и хоть и сам был за звук, за просодию, но и для него было слишком много Костиных звуков. В перерыве Иосиф сказал мне что‑то вроде того, что «Кузьминский как перед вами развыпендривался», точное слово я забыла, или «развернулся»? Я отшутилась: «Костя меня в свой гарем заманивает: Яшка умрет — возьму тебя в гарем!» — «Думаю, что вы от этого предложения откажетесь», — иронично сказал Иосиф.
Костя «издавал» стихи из любви к поэзии и особенно превозносил питерскую поэзию. В своей «артистичной норе» Костя устроил выставку 23 художников из подпольной богемы. Он создавал вокруг себя маленький островок независимости, всегда был окружен бесчисленным количеством поэтов, поклонников и поклонниц, которые в него верили и считались его учениками. Мистифицировал немножко под Волошина. Во время чтения стихов Кукиным, в библиотеке Маяковского, Кузьминский со своими поклонниками демонстративно вышел. Кукин вдогонку: «Я знаю, вы уходите потому, что вам не нравится тематика моих стихов». Костя, обернувшись: «Да не тематика, Лева, техника — дерьмо!» Отомстил за Иосифа. (Кукин пытался сорвать вечер Бродского во ВСЕГЕИ.)
Своей откровенной прямотой Кузьминский быстро наживал врагов. Тот самый случай, когда правда в ущерб тактичности. Кузьминский ни перед кем не заискивал, любил эпатировать аудиторию своим эксгибиционистским вдохновением, считая, что без обнажения, без чрезмерной откровенности не может быть искусства. Уже в Америке он составил большую антологию подпольной поэзии, бесцензурного творчества русской словесности. Мне не так уж понравилась эта смесь «У Голубой лагуны». Получился большой капустник, самодеятельность. Но пусть будет как показ, что поэты и писатели интуитивно противодействовали искусственному разрыву традиции и поддерживали культуру. В результате «духовной кастрации. наши идеи обладают для нас почти гипнотическим обаянием первородства».
Невысоко ценя женскую поэзию, Кузьминский составил смешную книжечку из отрывков стихов поэтесс «Ах, зачем я это сделала?» с посвящением Марине Цветаевой и Анне Ахматовой. Приложил список одежды из строчек стихов Ахматовой: «Во что одевалась Анна Ахматова». А как Кузьминский не любит женских мемуаров, сколько он написал уничтожающих пародий! «А я была в голубом.» И вот я предоставляю ему еще одну возможность пройтись и по моим оборочкам.