Тем временем модель достала сигарету, вставила её в длинный–предлинный мундштук и закурила. Ни я, ни Саша не могли найти никакого достойного ответа на «дошкольников». Эта красотка была вовсе не старше нас, но как метко нас отстранила.
Илларион просто и бодро сказал:
— Инесса, это молодые журналисты Саша и Виктор.
— Они пишут для журнала «Мурзилка»? — с лёгкой усмешкой продолжала она нас дразнить, держа во рту мундштук. Поправила чёлку, глаза устремила куда‑то вкось и села в позу, при которой её ноги и руки слились в скульптуру, изображающую роковых женщин двадцатых годов. Такая изумительная Вера Холодная. Она, казалось, была влюблена в свою фигуру, губы, в свой голос, во всю себя. И мы тоже замерли в восхищении.
— Нет, — вдруг сказал Саша, решившись дать ей отпор, мы работаем для «Вечернего Ленинграда», — слово «вечерний» он выделил интонацией.
— И мамы отпускают вас после девяти вечера? — продолжала она колко иронизировать. Казалось, она считала себя обязанной относиться к нам с насмешкой.
— Инесса, перестань смущать наших молодых учёных, они — из другого профсоюза, — вступился за нас Илларион, и, перейдя на фамильярный тон, стал её укорять:
— Старуха, ты никогда не видела приличных людей, вертишься с фарцовщиками, боксёрами, с разной шпаной — вот тебе и кажутся нормальные люди… дошкольниками.
С наигранным изумлением, не обращая внимания на слова Иллариона, вытянувшись в кресле, подперев руками голову и приняв новую позу египетской статуи, она интимно–лукавым голосом сказала:
— А я решила, что ты теперь лепишь пионеров.
Я был смущён и несколько раздражён, а Саша смеялся — Ну, что ж, «пионер, не теряй ни минуты», — почти пропел он голосом, окрашенным его удивительной интонацией. — Мы приступим к интервью, — давая понять, что ей пора уходить, а нам работать.
Не ожидая от дошкольника такой реакции, она язвительно–насмешливое отношение сменила на лёгкое заигрывание, и к Саше несколько раз обратилась: «Дурашка». Выкурив сигарету, она стала прощаться, подошла к скульптору и поцеловала его. Потом повернулась к Саше и прощебетала:
— Дурашка, от поцелуев не рождаются дети.
А дальше, я был поражён её невысокомерным поведением — после всего иронично–презрительного она вдруг удивительным образом всё переиграла и вся переменилась — она пригласила нас посмотреть её художественные альбомы.
— Мальчики, у меня есть для вас кое‑что посмотреть… раз уж вы такие знатоки искусства. Сальвадор Дали, Гоген… Дайте ваш телефон! — я заметил, как она протянула свою руку Саше и, замерев, широко раскрыла свои миндальные глаза, шарфик из тончайшего батиста, который был слегка накинут на её шею, сполз к её ногам. Она стояла как вкопанная, ожидая: кто же из нас поднимет этот талисман. Доли секунд прошли, Саша наклонился, шарфик оказался в его руках. И он, подняв к ней лицо, сконфуженно держал его. Она глянула на него и с игривой кокетливостью проворковала: «Дурашка, я буду тебя ждать!»