Уже в Бостоне, после нескольких лет в Америке, вы с Мишей встретились. Мне жаль, что потерялась Мишина пародия на посетителей нашего «салона», и помню только, как он тебя назвал «француз из Японии».
А как ты возил к Мише читать свою английскую пьесу? (Про твою пьесу я не буду ничего тебе говорить.) Сразу при входе в Мишин дом ты сказал: «Я отпустил свой лимузин, у вас улица слишком узкая, дома друг на друге, и лимузину нельзя было развернуться.» Ты шёл пешком. потому что весь был взмыленный. и у тебя не было в то время машины… Миша посмеялся над твоим пусканием пыли в глаза.
Теперь в этой форме существования между вами на лимузине и правда не развернуться. не вернуться в другое измерение ни по каким улицам. И даже пройти не просто. И не придёте вы ко мне посмеяться и поговорить о судьбе и времени.
Я попятилась и. качнувшись, наткнулась на других.
«Прохожий, остановись!
Я тоже была, прохожий!»
Эти строчки из юных стихов Марины Цветаевой пришли на ум, имитация разговора «из‑под земли» мёртвой с живым, а у нас наоборот.
Любви много на памятниках, есть такие безутешные. трогательно–манерные, письменный фольклор. В надписях на надгробьях. оставшиеся оставляют свою любовь, не успев сказать при жизни ласкового слова. Я давно убедилась, что для мёртвых больше делается, чем для живых.
“...он мучит близких, а нежность дарует стихам» — некрологическим эпитафиям.
Тут ни по уму, ни по доходу не определить счастливых и несчастных, врагов, скряг, добряков, казаков, святых, разбойников. Все уживаются с соседями и с тишиной.
И все молчат. Наша вселенная глухонемая. Куда‑то исчезли все звуки.
Всё это не в новость.
Прошлогодние сухие листья встревожено шебуршались по голым могильным надгробьям. Вдруг ветер переменился и подхватил охапку из них, пронёс мимо чёрного диментовского базальта, мимо моих зелёных ботинок, мимо звезды Давида и бросил в диабазовой ложбинке, выстилая для кого‑то ложе.
Подошла к тебе по второму кругу, чтобы сказать на прощание, что с той поры как тебя не стало здесь всё та же жизнь: повсюду сраженья, разводы, сплетни, газеты, вещи, боги, любовь. Всё та же жизнь с разговорами о перепутанном добре и зле, с горькими и сладкими пареньями, утратами и надеждами. Всё также много глупцов и мало мыслящих. Казалось бы люди теперь, имея интернетный доступ ко всему, проникая всюду, куда не имели доступа никакие знатные эпохи, должны облагораживаться, возвышаться, приходить в сознание, мы же скуднеем, мельчаем, разбегаемся назад в бессознательность, в бессмысленность, в хаос. Не на твоё ли колесо я лью водичку?