В дни, когда Яков и племянник Арона, Гершон Винькау (между прочим, профессор химии, вайс–президент Сиракьюзского Университета, после приезда в Америку мы познакомились с семьями уехавших братьев) «боролись» за выезд из Союза Арона Яковлевича, мы встречались с разными людьми в Америке, и конечно, с Леоном Гильдесгеймом. Господин Гильдесгейм даже внешне напоминал Арона, — невысокого роста, с глазами слегка навыкате, с чуть горбоватым носом, светлый и подвижный, с мягкой улыбкой на лице. В день, когда Яков договорился о встрече, Гильдесгейм прислал за нами машину, и мы приехали в его поместье. (Поместье — по ту сторону, я уже не раз описывала и в письмах и в книге «Америка»). Гильдесгейм с женой пригласили нас в ресторан. И в этой Киске, в китайском ресторане, я первый раз наблюдала «мистику» денег — когда соприкосновение с денежным человеком отражается на твоём поведении, даже если тебе ничего из его мешка не перепадает. Была такая сценка: когда мы на машине Гильдесгейма подъезжали к китайскому ресторану, начал моросить небольшой дождь. Как только мы въехали на территорию ресторанного паркинга, неизвестно откуда возникли китайцы. Проворство, с каким они оказались возле машины и окружили её кольцом, было удивительным. Один из них подбежал со стороны Гильдесгейма, помог открыть ему дверцу и предоставил большой зонт, второй подскочил с другой стороны к жене Гильдесгейма, тоже с зонтом, два других подтащили какую‑то полиэтиленовую дорожку–ковёр прямо всем под ноги, и даже мне удалось пройти по этой подстилке, не запачкав туфельки. Как они суетились, кланялись, улыбались, не знали как и угодить, меняли салфетки, стаканы, прислуживали с таким подобострастием, что вызывали какое‑то гадкое жалкое чувство. Это наблюдение отражало моё психологическое состояние, у меня ведь тоже мелькали подобострастные чувства, и я тоже чувствовала какой‑то трепет, первый раз «общаясь», точнее — слушая и наблюдая, с американским миллионером.
Думаете Гильдесгейм давал китайцам какие‑то сверх–чаевые? Нет, он тогда объяснил Якову, что «на чай» в ресторане нужно прибавлять порядка 10% от потраченной суммы, что он и делал. В поклонении и прислужничестве не всё остаётся ясным, в этих поклонах и ощущениях есть какая‑то первобытная, пещерная, иерархия — жажда вождя? культа поклонения? хотя безусловно, их порождают власть и деньги. Во всяком случае, Лион Гильдесгейм потом финансировал издание «Антологии» Арона, и за это можно было ему и поклониться, поэтому я так надолго отвлеклась.
Как я уже говорила, после выхода на пенсию, Арон Яковлевич, чтобы сохранить от забвения лучшие образцы еврейского песенного фольклора, подготовил нотные записи всех собранных песен с помощью друзей — музыкантов и дочери Тани. В процессе работы обнаружилось, что многие песни, считавшиеся анонимными, имеют авторов, и Арон Яковлевич разыскивал авторов. К концу 69 года получилось обширное собрание — 245 песен, которые Арон Яковлевич оформил в отдельную большую книгу — рукописный «самиздат» и изготовил вручную два экземпляра «Антологии». Один манускрипт он подарил Дмитрию Шостаковичу, ценителю еврейского мелоса. Шостакович написал Арону Яковлевичу замечательный отзыв: «Ознакомившись с Вашей «Антологией еврейской песни», продолжаю знакомиться с этой очень интересной работой каждый день. И за эту работу приношу Вам сердечную благодарность.»