– Ну, если это нужно, – развел руками Лавровский. – В общем, делайте, как хотите. Я тут ни при чем.
– И все же вам лучше рассказать, зачем вы копошились возле их бокалов, – посоветовал Скворцов. – Ну представьте себе, начнется следствие. Вас затаскают в контору. У вас много недоброжелателей. Возможно, потом, когда все прояснится, вас и выпустят, но здоровье будет подорвано. Подумайте, нужно ли вам все это?
Виктор минуту разглядывал свои ногти, а потом ответил:
– Вы правы. Я расскажу вам все, но, мне кажется, за это не сажают. Видите ли, мне действительно было неприятно, что руководство театра, не обращая внимания на мои прошлые заслуги, толкает вперед бездарных выскочек. Я пробовал поговорить с ними, чтобы они не отнимали у меня роли. Те роли, которые я уже играю много лет. Однако они не пошли мне навстречу. И тогда я обратился к старухе, она, кстати, живет в нашем поселке. Я дам адрес. Только сейчас я осознал, какой был дурак. Я попросил ее сделать так, чтобы мои угрозы возымели действие, чтобы меня начали бояться. И, таким образом, думал я, мои роли останутся при мне. Кто сыграет роль Лавровского и навлечет его гнев, пусть того постигнет какая-нибудь неприятность. Однако она дала мне честное слово, что ни один из актеров не то что не умрет, но даже не заболеет, – он смущенно кашлянул, – серьезно не заболеет. И старуха подарила мне два медных пятака. «Если кто тебе сделает худо, ты тому худо еще пуще сделаешь! – объяснила бабка свой подарок. – Брось эти денежки в вино или лучше в кофе – тут твоему врагу несладко придется». Оказалось, этими пятаками закрывали глаза мертвецу. Придя домой, я все рассказал жене Анне, и она категорически запретила мне их применять. Однако я попытался, но испугался и тут же вытащил их из бокала. Клянусь, это все. Так что делайте вашу эксгумацию. Я могу попросить прощения перед всем коллективом, – его глаза увлажнились слезами, а полицейские подумали: не хорошая ли это актерская игра?
– Мы проверим ваши показания, – сказал ему Павел. – Думаю, на всякий случай вам не нужно уезжать из города.
Старик закивал:
– Да я и не собирался… Мы с Анечкой прекрасно проводим время здесь.
Он так заискивающе смотрел на оперативников, что тем стало противно.
– Пойдем, – Киселев кивнул актеру, даже не протянув ему руку на прощанье. – Не провожайте нас. Я видел, что вы не закрыли калитку.
Лавровский отрешенно рассматривал узоры на ковре:
– Да. До свиданья.
Когда они вышли на улицу, Павел поморщился:
– До чего неприятный тип. А ведь я тоже считал его звездой. Теперь в жизни не пойду ни на один спектакль с его участием. Дойти до такой низости – что может быть хуже? Зависть вызывает деградацию.