— Другого? Чего же, например?
— Боюсь привыкнуть ко всему этому.
— Я понимаю вас… Иногда мне кажется, что тут кое-что проделывают с людьми.
— Проделывают? Что вы имеете в виду?
— Говоря откровенно, я думаю, что здесь дело в каком-то наркотике. Может быть, его добавляют в еду или питье, а может, распыляют в воздухе. Им нужны послушные гении. Я предполагаю, что здешние организаторы и администраторы блестяще натасканы в гипнозе и психологии, и мы, сами того не замечая, постоянно подвергаемся воздействию с их стороны.
— Но мы не должны стать послушными! — горячо вскричала Хилари. — Мы ни на минуту не можем допустить мысль, что нам здесь хорошо.
— Как себя чувствует ваш муж? — спросил вдруг Энди.
— Томас? Я.., я не знаю. Это так все трудно. Я… — Хилари умолкла.
Как могла Хилари рассказать своему собеседнику о той странной жизни, которую она ведет уже несколько дней?
Кем она была в сущности? Шпионкой, обманщицей, продолжающей играть свою роль под личиной другого человека. Беттертона она никак не могла понять. Он казался ей ужасным примером того, во что может превратиться блестящий ученый, которому довелось попасть в удушающую атмосферу Организации. Не раз он повторял слова, произнесенные им во время их первого разговора:
— Я не могу думать. У меня такое ощущение, будто мои мозги высохли.
«Конечно, — думала Хилари, — Томас, настоящий гениальный ученый, нуждается в свободе больше, чем кто-либо другой. Никакое внушение не может возместить ему потерю свободы. Только в условиях полной свободы Беттертон сможет вернуться к продуктивной научной работе».
Что касается отношения самого Беттертона к Хилари, то он просто не обращал на нее внимания. Он не смотрел на нее ни как на женщину, ни как на друга. Хилари казалось, что он даже не очень страдал, получив известие о смерти Оливии. Томас был одержим одной мыслью. Он жаждал свободы.
— Я должен вырваться отсюда, — говорил он Хилари. — Должен. Но как? Как?
Могла ли Хилари рассказать обо всем этом Питерсу! Если бы только она могла сказать: «Том Беттертон вовсе не мой муж. Я ничего о нем не знаю. Не знаю, каким он был раньше, и что он из себя представляет сейчас. И помочь ему не могу ничем, ни словом, ни делом»! Но, к сожалению, Хилари должна была тщательно выбирать слова, поэтому она только сказала:
— Знаете, мистер Питерс, Томас стал мне совсем чужим. Подчас я думаю, что мысль о тех режимных условиях, в которых мы находимся, свела его с ума.