Саперы дружно подтвердили, что правда, что земля здесь просто нашпигована железом, которое со временем само лезет наружу, и их то и дело вызывают что-нибудь обезвреживать. Редкие земляные работы не преподносят сюрприза – дом ли кто возьмется строить или перестраивать, огород ли копать. Даже просто в лесу находят заодно с грибами мины, снаряды, патроны от крупнокалиберных пулеметов. Иногда они находятся в отличном состоянии, а иногда не представляют никакой опасности.
Но от всех этих подробностей, которые должны были Варю успокоить, она только вздрагивала. Удовольствие получали сами саперы да Катя, хватавшаяся то за блокнот, то за диктофон. Бойцы перед ней, само собой, красовались.
– А помнишь бабку, которая лет шестьдесят дверь погреба «небельверфером» подпирала? Ха-ха-ха! Это, девушки, немецкий снаряд системы минометного залпового огня… А помнишь, мужик огород под картошку пахал? Двенадцать противотанковых снарядов, калибр пятьдесят миллиметров, как новенькие! Мы их сутки выковыривали один за другим, а мужик страдал: когда же пахать, когда же сажать, когда ж вы уйдете, выходной пропадает…
Но байки Варю не забавляли, она на них просто не реагировала. Катя попыталась переключить ее мысли:
– А помнишь бабу Нюру, Веретенникову? Которая на новоселье пришла с иконой? Представляешь, до сих пор никого не нашли! Была одна версия – провалилась. Насчет любителей артефактов. Эти шустрые ребята как раз в соседнем районе запалились, так что, выходит, не они. Из милиционеров наших ничего не вытянешь, заладили – тайна следствия, а самим, по-моему, просто нечего сказать. – Но, перехватив безумный Варин взгляд, махнула рукой: – Ладно, извини, я просто хотела тебя отвлечь. Помнишь, ты сама просила: держи меня в курсе…
У Вари мелькнуло в голове, что кто-то вроде говорил все наоборот, что злодеев поймали, – но кто, когда, чья информация свежее… Папины глаза опять смотрели на нее доверчиво и часто-часто моргали, словно за что-то извинялись. А она даже насчет починки баяна ничего не узнала! До сих пор в коридоре стоит! Хотя могла бы у Гошки спросить! И вообще, приехав домой, меньше всего думала о папе, который копошится там где-то в своей пенсионерской жизни, схлопнувшейся до размеров огорода, – и пусть себе копошится… За столом вместе всего один раз посидели – прошлой ночью, чаю попили десять минут!
Но Варе представлялись не разговоры, которые могли бы у них быть, а почему-то сценки из детства – вроде выяснения отношений, которое она случайно застала, когда из школы отпустили пораньше. Родители при ней никогда не ссорились – это непедагогично, но без нее, оказывается, могли быть и недружными, и непедагогичными, и мама могла нападать с обвинениями, не давая отцу вставить ни слова в ответ. А папа и не пытался оправдываться – и Варя прекрасно знала, какое у него при этом лицо, хотя и не могла этого видеть из прихожей, – и эти его безучастность и слабость тоже были неправильными! Варе было двенадцать, она в последнее время и так стала какой-то плаксивой и взвинченной – а тут ей и вовсе захотелось не просто всплакнуть, а зареветь в голос и руками и ногами колотить, чтобы все испугались и сразу забыли, чего там наговорили друг другу. Но было понятно, что это бесполезно, все равно ничего не изменится.