Сцепить зубы, головой – в тумбочку, ночь продержаться… До утра… И вдруг она увидела не гладиолусовый лес, а настоящий сосновый, и себя в нем, и сегодняшнего знакомого Виктора, и свежий, незавядший папоротник по колено. Они с Виктором шли и разговаривали – о том же, о чем разговаривали наяву, – и это было так хорошо, что все «зотовские» симптомы исчезли, как от сильнейшего обезболивающего. И Варя всё шла, шла среди сосен и папоротника, и ей хотелось только одного – идти дальше, и одновременно удивлялась: как это похоже на «картины счастья», которые можно смотреть раз за разом, и не надоедает, и не требуется продолжения… должно быть, потому, что дело не в событиях, а в состоянии подлинности… неподдельности этого счастья… Но ведь то, что проплывает сейчас в голове, – не фантазия, а простая реальность, пусть и бывшая – воспоминание… а воспоминания никогда раньше так на нее не действовали…
Но разбираться было лень, анализировать – невозможно. Единственное усилие, которое смогла предпринять Варя, – это приподняться, дотянуться до кармана плаща, висящего на спинке стула, и извлечь оттуда мармеладных лягушек – чтобы блаженство было полным, и заснуть с лягушкой за щекой.
Едва проснувшись, Варя кинулась к телефону, чтобы отменить сегодняшнее свидание и какую-то вечеринку – а значит, отменить и все вчерашнее, и вообще – все это удачное, перспективное знакомство. Покончить с ним сразу – и успокоиться, и по возможности не вспоминать. Взгляд скользнул по часикам, лежащим на столе: ой, неужели восемь утра? В самом деле? А чего же она вскочила? А собиралась спать до обеда! Но спать не хотелось совершенно. Но и звонить в такую рань в выходной – неприлично. Все (называть имя Зотова ей по-прежнему не хотелось) еще спят. Надо после девяти. Или десяти. А самое надежное – после одиннадцати.
Да, это был другой день, но мысли поползли прежние – продолжение ночных. Опять эта брезгливость к собственному телу, которое ее постыдно предало, насладившись близостью с первым встречным, – или это она его предала – или саму себя – если начать разматывать, только умом тронешься!
Варя выглянула в окно: надо поскорее идти на свежий воздух, чтобы проветрить, провентилировать дурную головушку. Но за окном одиночные капли ударяли по листьям сирени – и отдельные листья проваливались, как клавиши под невидимыми пальцами. Только этого не хватало! Варя заметалась, почувствовав себя запертой. Нет, нет, сейчас она выпьет кофе, почистит зубы – а дождик тем временем перестанет, и она сможет выйти на волю, на вольный воздух! Но когда она привела себя в порядок, на сирени играли уже все листья, быстро-быстро, и это немое кино озвучивала водосточная труба, льющая в бочку воду.