— Дорис, наша тема — убийство. — Брейд говорил тихо, но голос его слегка дрогнул.
— Наша тема — твое служебное положение. Если один из твоих учеников отравился, Литлби вполне может воспользоваться этим и задержать твое повышение. Если же ты начнешь разглагольствовать об убийстве и поднимать шум, тогда уже для тебя все наверняка будет кончено…
— Я не намерен… — начал Брейд.
— Да, да, сейчас ты, конечно, намерен молчать, но потом сочтешь своим долгом выкинуть какую-нибудь нелепость. Долгом по отношению к науке или к обществу. Своим проклятым долгом всем и каждому, только не твоей семье.
— Мне кажется, Дорис, что ты не все до конца понимаешь, — сказал Брейд. Меньше всего в этот вечер ему хотелось читать лекцию. — Если в университетском городке появился убийца, я никак не могу отнестись к этому безразлично. Тем более нельзя оставлять убийцу на свободе в химической лаборатории, это уж последнее дело. Если ему снова взбредет в голову убить кого-нибудь, он найдет здесь и помимо цианида сотни, тысячи возможностей. Предугадать, которую из них он выберет, нельзя, даже если нам известно о его намерениях. Разве я выполню свой семейный долг, если стану его возможной жертвой?
— Ради бога, почему же ты?
— А почему кто-то другой? Почему Ральф? Почему в следующий раз не я?
— Ох, зажги свет. — Она сама нетерпеливо включила торшер. — Ты совершенно невыносим. При чем тут убийство? Твой идиот-студент взял по ошибке цианид и сам того не заметил. Можешь говорить что угодно, но факт остается фактом. Он чем-то отвлекся и не заметил. Легко сказать, что ни один химик не спутает цианид с ацетатом, но нельзя же считать химика машиной. Химик тоже может быть рассеянным или раздраженным, сонным, забывчивым или взволнованным. Он может сделать уйму ошибок, самых нелепых. Так было и с Ральфом.
Брейд покачал головой. Свет утомлял его, но он не пытался снова погасить лампу.
— Не совсем так, Дорис. Есть вещественное доказательство.
Он говорил медленно, намеренно выбирая наиболее убедительные для нее слова.
— Ральф был очень методичен и всегда старался заранее подготовить все нужное для экспериментов, чтобы потом не отвлекаться в поисках того, чего нет под рукой. Ральф был педантичен даже в мелочах. Например, для всей серии своих опытов он заранее заготовил десять колбочек с ацетатом натрия, по два грамма в каждой. Когда сыщик ушел, я заглянул в стол Ральфа и обнаружил семь оставшихся колбочек; с виду в них был ацетат натрия. Я решил не доверяться внешнему сходству и проверил содержимое на нитрат серебра. Если бы в колбах присутствовал цианид, даже в ничтожно малой доле, то от первой же капли нитрата должен был выпасть белый осадок цианистого серебра. Но осадка не было. Тогда я нашел колбу, взятую Ральфом для последнего опыта. Она стояла в вытяжном шкафу, прямо против сосуда, где проходила реакция. В ней еще были остатки реактива — это понятно, так как количество ацетата, добавляемого в смесь, не нормируется; вот к стеклу на дне и прилипло немного кристаллов. Я растворил их, добавил нитрат серебра и получил осадок. И хлорид серебра выглядел бы так же, как этот белый осадок, но при взбалтывании хлорид серебра снова не растворяется, растворяется только цианистое серебро. Осадок растворился. Хорошо еще, что Доэни не входил ни в какие детальные расследования, так как сам понял, что это ему не по зубам.