— Я хочу, чтобы нас считали лучшими в своем деле, — говаривал он, — у нас все для этого есть.
Главный инженер полдня отсутствовал, к концу дня вернулся на завод с двумя молодыми парнями лет по восемнадцать.
— Вот, — сказал он, подталкивая их к Серафиме, — прошу любить и жаловать.
— Ваши новые работники хоть совершеннолетние? — спросила она.
— Мне уже девятнадцать, — смешно пробасил один из ребят. — А что, это так важно? Нам казалось, что вам нужны прежде всего специалисты.
Однако! Из молодых да ранних. Хорошо бы, у них руки были так же подвешены, как языки…
Но, поймав себя на некоем злорадстве, Серафима этому очень удивилась. Казалось бы, главный все делает для того, чтобы ей же хорошо работалось, а она встречает его усилия в штыки, словно он вредитель какой-то. Ревнует к его успехам. Даже не успехам, а к неординарности мышления. Сама она, придя на завод, поплыла по течению, не пытаясь в сложившихся условиях хоть что-то переделать, хотя рабочая вольница ее коробила своей непредсказуемостью и откровенной опасностью не только для производства, но и для здоровья их самих.
— Садитесь с нами обедать, Серафима Евгеньевна, — всегда приглашали ее рабочие, когда она в обед невзначай проходила мимо.
— Приятного аппетита, — говорила она. — Спасибо, меня ждут.
Чаще всего ее никто не ждал, но Серафима была уверена: последнее, что она сделает, так это сядет с ними обедать за стол, в который превращены станины двух неработающих станков и где посреди него бесстыдно красуется бутылка водки — символ анархии на производстве.
Водка была, кроме всего прочего, вызовом, который она не приняла. Сделала вид, что ее не замечает, и таким образом сразу проиграла поединок.
Директор его тоже проиграл, но он был, что называется, по другую сторону баррикады. А точнее, он сидел на троне вверху, а внизу шевелилось производство, которое Серафиме предлагалось возглавлять. Директор был хозяином и имел право в конце концов разозлиться и повыгонять всех к чертовой матери, пусть даже себе в ущерб. Это грозило потерей работы — они все здесь неплохо получали. А он закрывал глаза даже на то, что в рабочее время токари, слесари, фрезеровщики делали так называемые шабашки. То есть выполняли заказы, деньги от которых клали себе в карман. Причем не всегда из материала заказчика. А из металла, который привозил на завод сам директор. Он давал им заработать. Наверняка считал это естественной убылью, как былую усушку и утруску советских времен.
А что могла дать Сима? Вот именно, проходить мимо рабочих, пряча глаза. Директор не позволил бы ей уволить такого, к примеру, уникального специалиста, как Петрович. Тогда почему он позволил сделать это главному инженеру?