Ультиматум. Ядерная война и безъядерный мир в фантазиях и реальности (Гаков) - страница 128

В годы войны Рэя Брэдбери не призвали в армию из-за его близорукости. Физический недостаток с лихвой искупила зоркость социальная. Одним из первых он смог не только разглядеть ядерный гриб на горизонте, но и отлить свои эмоции — гнев, страх, страсть — в совершенную художественную форму.

Это важный момент. До Брэдбери многие предвидели — ему удалось все это впечатляюще показать. Растормошить соотечественников, а затем и читателей всего мира (книга только на английском языке вышла шестьюдесятью изданиями и переведена в сорока с лишним странах), заставить сердцем прочувствовать еще не свершившуюся трагедию как трагедию их собственную, уже пережитую. Атомная тема под пером Брэдбери превращалась в явление искусства.

Потому что не о далеком Марсе его книга. Скорее о Земле, населенной глупыми, невежественными эгоистами, нетерпимыми ко всякому проявлению неординарности. И в конце концов погубившими свою планету.

Те из них, кто не мог дальше готовить это убийство планеты-матери, бросили все и подались на Марс: "Прилетали, потому что чего-то боялись и ничего не боялись, потому что были счастливы и несчастливы, чувствовали себя паломниками и не чувствовали себя паломниками. У каждого были свои причины. Оставляли опостылевших жен, или опостылевшую работу, или опостылевшие города; прилетали, чтобы найти что-то или избавиться от чего-то, или добыть что-то, откопать что-то или зарыть что-то, или предать что-то забвению. Прилетали с большими ожиданиями, с маленькими ожиданиями, совсем без ожиданий">[79].

Но, оказывается, бежали и от надвигавшейся войны: "Любой здравомыслящий человек мечтает унести ноги с Земли. Не позже, чем через два года на Земле разразится атомная мировая война…">[80]Знали о ней, страшились ее, она неотступно стояла перед мысленным взором людей, но, вместо того чтобы как-то ей противодействовать, предпочли сбежать. Только разве от себя убежишь?

Земля была беременна войной. Она неотвратимо вызревала в обществе, добровольно отдавшем себя на попечение машин. Комфорт был своеобразной платой — за отказ от поступка, от ответственности и необходимости думать. Но за комфорт пришлось заплатить еще дороже. И когда в финальных эпизодах "Хроник" колонисты на Марсе видят родную планету, расцвеченную атомным заревом, они с горечью понимают, что видят собственное детище. Большинство улетает обратно на Землю, скорее всего на верную гибель — но хоть так выполнить свой долг перед прахом тех, кого в свое время покинули…

Эти патетические сцены оставляют, мне кажется, чувство неудовлетворенности. Героизм в ситуации, когда какая-либо героика теряет смысл, не просто нелеп или смешон — он становится чем-то сродни раскаянию матерого преступника, выслушавшего зачитанный ему смертный приговор… Может быть, писатель еще в начале 50-х годов хотел подчеркнуть именно это: атомная война все самые светлые человеческие качества, такие, как героизм и самопожертвование, сведет к абсурду, сделав тот самый единственный шаг от великого до смешного.