– С какой ярмарки? – не поняла тетя Клава. Ей почему-то представился Черемушкинский базар.
– Жизнь прошла, – сказал Эдик. – И ничего хорошего не было…
– Все-таки что-то было.
– А помнишь, как ты меня любила? – неожиданно спросил Эдик.
– Нет, – отреклась тетя Клава. – Не помню.
– А я помню. Меня больше никто так не любил.
– А жена у вас есть? – спросила тетя Клава.
Эдик рассказал, что похоронил жену, и заплакал. Тетя Клава посмотрела на его рот, сложенный горькой подковкой, как у ребенка, и заплакала сама. И в кухню на цыпочках пробралась тихая уютная печаль.
– Хочешь, поженимся? – вдруг предложил Эдик.
– А зачем? – наивно удивилась тетя Клава.
– Стариться будем вместе.
– Но я уже не люблю тебя, – извинилась тетя Клава.
– Так я же не любить зову, а стариться, – объяснил Эдик. – Тоже мне невеста…
В кухню вошел петух. Видимо, ему надоело стоять на подоконнике.
Петух затрепетал крыльями и взлетел, рассчитывая сесть на спинку стула, на свой привычный насест. Но стул оказался занят гостем. Петух взлетел чуть повыше и сел на плечо Эдика. Эдик дернул плечом, петух свалился на тарелки. Эдик брезгливо взял его за крыло двумя пальцами и швырнул в угол кухни.
А дальше все развивалось очень быстро и одновременно очень медленно.
Петух полежал в углу кухни какое-то очень короткое время, секунды три или четыре, потом подхватился и, вытянув шею, очень быстро перебирая ногами, устремился к Эдику и клюнул его в ногу, под колено.
Эдик брыкнул ногой, петух отлетел на прежнее место, и у него снова появилась необходимая дистанция для разбега.
– У меня тромбофлебит! Он проклюнет мне вену! – воскликнул Эдик и, продолжая сидеть, затанцевал ногами, чтобы уменьшить вероятность попадания.
Тетя Клава метнулась в прихожую, сорвала с вешалки свое пальто, чтобы накинуть на петуха или на Эдика, в зависимости от расстановки сил.
Когда тетя Клава вернулась на кухню, то застала следующее зрелище: петух взлетел до уровня лица, а Эдик болтал перед собой руками, будто учился плавать по-собачьи. Они дрались, как два врага, и белые перья, элегантно планируя, летали по кухне.
Тетя Клава ринулась в эпицентр борьбы и выскочила обратно, прижимая к себе петуха. Он гортанно клокотал в недрах пальто и порывался обратно в бой.
Эдик без сил осел на стул.
– Невоспитанная тварь, – простонал он.
– Вы сами первый начали, – заступилась тетя Клава.
Эдик обиделся, встал и вышел в прихожую.
Он натянул пальто, затолкал пуговицы в большие расхлябанные петли, накрыл голову шляпой и ушел.
– Жених! – с пренебрежением сказала тетя Клава в закрытую дверь. – Писатель!