Грязнов представился и коротко проинформировал Егоркина о цели своего посещения. И увидел, что и без того серое лицо следователя приобрело нездоровый, землистый цвет. Тема была откровенно неприятной для него. Причину тоже мог понять Грязнов: кому охота ворошить дело, в котором ты допустил грубые, непрофессиональные ошибки, причем вполне сознательно, притягивая, что называется, «за уши» необходимые для вынесения обвинительного приговора факты. И судьба человека, которого ты не оправдал лишь по той причине, что такое действие нанесло бы ущерб репутации куда более ответственного лица, явно теперь останется на твоей совести. Что ж, если совесть еще мучает человека, значит, далеко не все потеряно и выздоровление также может наступить после своевременного применения некоторых радикальных «лечебных» средств.
И Вячеслав Иванович сменил интонацию: где-то заменил свой напор сочувствием и пониманием, подводя следователя к выводу о том, что он был использован в чьей-то чужой игре. Об этом, собственно, он мог и не знать. Или знал, что хуже. Ведь в постоянной борьбе законности и целесообразности истина далеко не всегда способна одержать победу. Целесообразность – та же политика, и она, в свою очередь, диктуется складывающейся ситуацией. А вот ситуация в станице Ивановской сложилась такая, что нужно было срочно «закрыть вопрос», и в данном случае любые средства были хороши. Во избежание, вероятно, серьезнейших неприятностей, – для «высокого начальства» в первую очередь. Ну, и как следствие – для тех, кто нес ответственность за возможные действия, которые могли бы разрушить удобную тому начальству концепцию. А в таких условиях опять-таки есть только две позиции: либо законность, либо целесообразность. И в результате все возвратилось на круги своя, – к тому, с чего начали.
Это, примерно, как в известном спектакле Островского. Когда-то в молодости видел эту постановку во МХАТе Вячеслав, и великих актеров видел, а из всего веселого спектакля «Горячее сердце» ему очень запомнилось, как генерал с мужиками беседовал. Как, мол, вас судить прикажете? По закону или по совести? И велел чиновнику показать им, сколько в России законов. Тот и принес огромную груду книг. Ну, так как, мол, скажете? И мужики попросили судить уж лучше по совести. «Вот то-то, – вроде бы заметил генерал, – унеси законы…». Действительно, сплошная ведь актуальность!
Значит, в борьбе с законностью, то есть, по сути, с профессиональной совестью следователя, у Егоркина, надо понимать, победила целесообразность, подсказанная ему руководством прокуратуры. Иначе как трактовать нежелание Василия Игнатьевича разговаривать о том скверном деле?