Чуть приоткрыв дверь, Любомира наблюдала за парнем. Экий и вправду ладный. И как ловко управляется по хозяйству — эвон, полушубок в снег скинул, лопатки под рубахою так и ходят… А ведь Мечислава еще долгонько ждать. Раньше травня-месяца вряд ли и приедет. И чего ж его ждать?
— Эй, Онфиска, — Любомира обернулась к очагу, — сходи-ка побыстрей за хворостом, а я за огнем погляжу.
— Так ведь хватает дровишек-то? — удивленно взглянула на нее дева.
— Сходи, говорю! — с угрозой в голосе повторила хозяйка. — Ну!
Пожав плечами, Онфиска накинула на плечи полушубок.
— Ты куда ж это направилась, дева? — воткнув лопату в снег, выпрямился Вятша.
— За хворостом хозяйка послала, — Онфиска махнула рукою. Тоже ладная вся, крепкая, грудастая, как и Лобзя. Только Лобзя куда как покрасивше будет!
— За хворостом? — удивился отрок. — Так есть же!
Ничего не ответив, Онфиска ушла за ворота. Проводив ее взглядом, Вятша поплевал на руки…
— Эй, подь-ко сюда, парень, — услышал он негромкий зов. Обернулся…
Стоявшая в дверях тетка манила его в дом и — странное дело — улыбалась. С чего бы?
Пожав плечами, юноша направился в дом.
Внутри пахло дымом и чем-то кислым — видно, тетка разогревала вчерашние щи. Из окна тянуло холодком, в дальнем углу чадяще горел светец.
— Глянь-ко, — Любомира кивнула на выдвинутый из-под лавки сундук — большой, крепкий, обитый позеленевшими медными полосами.
— Завалялась тут у меня рубашенция. Сымай-ко свою, примеришь.
— А что, сегодня праздник какой? — удивился Вятша и, расстегнув застежку на вороте, через голову стянул рубаху.
Тяжело дыша, Любомира внезапно огладила его ладонью по спине и, развернув за плечи, притянула к себе:
— Ладный-то ты какой, Вятша!
Губы ее, толстые и мясистые, жарко накрыли губы парня, сильные руки по-хозяйски повалили на лавку.
— Втроем будем жить, отроче, — быстро шептала женщина. — Я, ты и Лобзя. А хошь — так и Онфиску возьмем… Уж так сладко будет! И чего я, дурища, раньше ждала?
— Видно, Мечислава боялась, — еле вырвавшись из ее объятий, едко промолвил Вятша.
— А и боялась, — Любомира согласно кивнула. — Больно уж приезжал часто… Ну а посейчас-то… Что сидишь, иди ж, поласкай меня?
Хозяйка бесстыдно задрала рубаху, заголив крепкое угловатое тело. Тяжелая грудь ее висела, словно у свиноматки. Вятше вдруг стало противно — он инстинктивно подвинулся ближе к двери. Любомира притянула его руками:
— Ну, давай же, вьюнош… Давай…
— Так… Онфиска же… — пытался выбраться из-под нее Вятша.
— И что же, что Онфиска? — шептала не на шутку распалившаяся хозяйка, не понимая, вернее не желая понимать, что — потная и противная — вызывает у парня лишь отвращение.