Поначалу мне показалось, что эта кепка просто похожа на мою. В следующее мгновение я увидел, что это – моя кепка, которую я оставил внизу, на кухонном столе.
Бросив быстрые взгляды в сторону лестницы и комнаты, куда я еще не успел заглянуть, я выдернул бейсболку из маленьких фарфоровых рук и натянул ее себе на голову.
При определенном освещении и в определенных обстоятельствах любая кукла может показаться зловещей и даже внушить суеверный ужас. Здесь был другой случай, поскольку в чертах этой куклы не заключалось какого-либо зла, и все же при более пристальном взгляде на нее по моей шее пополз неприятный холодок, как во время вечеринки в Хэллоуин.
Действительно, меня напугало нечто странное в лице куклы. Приглядевшись, я понял, что именно: необъяснимое сходство со мной. Да что там сходство! У куклы было мое лицо! Это была маленькая копия меня самого.
Я был одновременно тронут и напуган. Оказывается, я до такой степени был дорог Анджеле, что она с любовью увековечила мои черты в одной из своих кукол и посадила ее на полку, где стояли ее любимые творения. Внезапно меня, словно дикаря, обуял примитивный страх, что стоит мне прикоснуться к этому фетишу, как он похитит мою душу и разум. Как будто какой-то злой дух оставил здесь куклу специально для того, чтобы заманить меня в ловушку и переселиться в мое тело. Вселившись в меня, он с ликующим воплем вырвется в ночь, чтобы грызть черепа девственниц и пожирать сердца новорожденных младенцев.
В обычные времена, если таковые, конечно, бывают, мое бурное воображение в основном развлекает меня. Бобби Хэллоуэй насмешливо называет его «стометровой цирко-мозговой ареной». Это свойство я, без сомнения, унаследовал от своих родителей, которые были достаточно умны, чтобы понимать, насколько мало мы знаем, достаточно любопытны для того, чтобы стремиться к новым знаниям, и достаточно проницательны, чтобы отдавать себе отчет в том, что любая вещь и любое событие таят в себе бездну непознанного. Когда я был маленьким, они читали мне не только стихи Артура Милна и Беатрисы Поттер, но, учитывая мое раннее развитие, еще и Дональда Джастиса и Уоллеса Стивенса. Образы, встречавшиеся в этих стихотворных строках, будоражили мое воображение: десять розовых пальцев на ноге Тимоти Тима, светлячки, мерцающие в крови… В необычные времена, как, например, нынешняя ночь похищенных трупов, воображение играет со мной злые шутки: сейчас на этой «стометровой цирко-мозговой арене» тигры приготовились сожрать своих дрессировщиков, а под мешковатой одеждой клоунов скрывались злобные сердца и ножи мясников.