Уильяму больше повезло в отношении с рабом по имени Халиль. Спасенный моряк ясно осознавал, что жив только благодаря заступничеству Уильяма, поэтому он поклялся Аллахом хранить верность молодому рыцарю. С тех самых пор как Ричард поручил Уильяму заботу о единственном оставшемся в живых члене экипажа «Нур аль-Бахры», йеменец с зычным голосом и грустными глазами по нескольку часов ежедневно обучал своего нового господина языку Святой земли. Уильям решил, что путешествие в самом сердце Палестины — это отличная возможность улучшить свои познания в арабском. Владение арабским у Уильяма было далеко от свободного, но он, по крайней мере, научился простым приветствиям, таким, как, например, «ассалаам алейкум» (мир вам), и знал элементарные слова, чтобы описать природу. «Ас-саама» означало «небо», «аль-ард» — «земля», «ан-наар» — «огонь» и так далее. Больше всего в этих уроках Уильяма поражало то, как тесно религия переплетена с языком арабов. Когда бы Халиль ни говорил о будущем, даже упоминая о простых вещах (например, что завтра они прибудут в Акру), он всегда добавлял «иншалла» — «если Богу будет угодно». По-видимому, в святой книге мусульман имелась прямая заповедь о том, чтобы напоминать людям: все в руках Всевышнего и даже ничтожное событие повседневной жизни не может произойти, если на то нет воли Аллаха. Была некая духовная глубина в этом всеобъемлющем разумении Бога, и Уильям не переставал поражаться тому, что люди, которых его с детства учили считать безграмотными дикарями, настолько глубоко веруют. Постепенно он пришел к решению узнать побольше об этих язычниках и их вере. Возможно, его познания в языке достигнут того уровня, когда он сможет прочесть их Коран, совсем как когда-то научился читать Библию.
Уроки арабского, которые давал Уильяму Халиль, заставили бородатых мусульман подозрительно коситься на парочку и время от времени нарушать свой обет молчания смехом и словечками в сторону молодого рыцаря, которые раб сначала даже не желал переводить, поскольку они были явно неприличные. Уильяма чрезвычайно позабавила эта игра. Он вспомнил, как в детстве один приятель, мать которого была знатной дамой из Рима, обучал его итальянскому языку. Первое, что поведал ему кудрявый Антонио, были самые мерзкие проклятия, которые он только знал. Вероятно, желание учить непристойностям во всем богатстве их языковых форм — основная черта, присущая всему человечеству.
Крепнущая дружба с черным рабом приковывала к Уильяму испепеляющие взгляды высокомерного Уолтера. Посланник Конрада еще в лагере едва смог скрыть отвращение, когда узнал, что Уильям будет представлять Ричарда при дворе Саладина, а пленный мусульманин поедет с ними как второй переводчик. Помимо явного неуважения, проявленного к Уолтеру подобной расстановкой сил, и возникших сомнений в его добросовестности, последний считал, что пользоваться услугами безбожника — неслыханное оскорбление. Но веснушчатый герольд явно побаивался прибывшего Ричарда, поэтому прикусил язык. Правда, это не помешало ему посылать Уильяму злые, испепеляющие взгляды всякий раз, когда рыцарь обращался к курчавому дикарю. Уильям догадывался, что негодование Уолтера вызвано не только самим фактом присутствия Халиля в этой поездке, но и, скорее всего, тем, что раб на удивление свободно владел французским языком. Разумеется, можно было ожидать, что моряк с торгового судна, в силу своего ремесла вынужденный общаться с представителями разных народов, может изъясняться на его, Уолтера, языке. Но даже Уильям должен был признать, насколько непривычно слышать французскую речь из уст чернокожего безбожника.