— Я — король Ги, властелин Иерусалима и вассал наместника Христа на земле, — представился король на безупречном арабском языке. Так мог говорить только человек, который всю жизнь прожил бок о бок с мусульманами.
Саладин низко поклонился ему. А затем заговорил с королем по-французски, на языке, который он тоже выучил за годы войны, пришедшей ныне к своему завершению. Голос его был зычным, но в то же время мелодичным, в нем слышались отголоски неумолимого рока.
— Я — Салах-ад-дин ибн Айюб, султан Египта и Сирии, наместник халифа Багдадского. Я искренне сожалею, что встреча двух царственных особ произошла при подобных обстоятельствах.
Ги взглянул на победоносного врага и улыбнулся. Затем потянулся к шахматной доске и уложил золотую фигуру короля.
— Мат.
Глава 4
КОРОЛЬ ПРИЗНАЕТ ПОРАЖЕНИЕ
Маймониду казалось, что он видит сон. С изумлением оглядывал он личные покои султана. Здесь собрались самые могущественные мужи, внушавшие трепет жителям нескольких царств. Враги, много лет стремившиеся уничтожить друг друга, сейчас беседовали как старые знакомые. Саладин восседал на заменявшей трон высокой подушке из темно-красного бархата — роскошь из немногих, какие он позволял себе в боевом лагере. Рядом с ним — суровый аль-Адиль. В нескольких шагах от султана стояли король Ги и хмурый Рено. Повязка на лице рыцаря пропиталась кровью — удар султана не прошел бесследно. Два высоких нубийца с бритыми головами, украшенными затейливым кроваво-красным узором какого-то языческого племени, сторожили Рено по бокам на случай, если пленник окажется строптивым. Однако тот стоял не шевелясь, лицо оставалось бесстрастным, застывшим, и только глаза горели ненавистью. Саладин встретился с Рено взглядом, но ничего не сказал. Он небрежно потянулся за золотой чашей и предложил королю Ги глоток воды с шербетом и розовыми лепестками.
— Здесь вам ничего не грозит, ваше величество. Вы мой гость, и честь сыновей Айюба — порука вашей безопасности.
Ги слабо улыбнулся и принял напиток. Король пригубил шербет и передал его Рено. Доселе приветливое лицо Саладина исказила ярость.
— Но я не ручался за безопасность этой свиньи! — воскликнул Саладин, и каждое его слово было подобно острому кинжалу. Ги замер, но Рено остался невозмутим. На губах рыцаря играла надменная усмешка.
Взгляды султана и тамплиера скрестились, затем Саладин вновь повернулся к монарху:
— Пришло время, ваше величество, обсудить условия, на которых вы сложите оружие. Раз уж мы вернули под свою власть все побережье, то мои воины войдут и в Иерусалим.