Вот полуразрушенная каменная башня справа. Казалось, он видит, как стражи-иевусеи[23] бьют в колокола на верхней площадке, призывая жителей-язычников к оружию ввиду неумолимо надвигающейся армии Давидовой. В каждом затененном уголке раввину на миг привиделись люди, облаченные в простую домотканую одежду минувших эпох. Он слышал смех детей, отмечавших праздник скиний[24] впервые после освобождения из вавилонского плена. Он видел рабочих, многие годы трудившихся над возведением первого храма, видел, как согревает их души сияние стен из чистейшего известняка. Воздух был насыщен возмущением богобоязненных пророков, клеймивших Ваала[25] и приведенных Иезавелью[26] чужеземцев.
Маймонид слышал крики. Нескончаемые крики. Казалось, что каждый стертый камень Иерусалима вобрал в себя стенания мертвых, мольбы к черствым сердцам завоевателей — вавилонян, персов, греков, римлян, арабов, франков — о милосердии. И теперь великий Саладин, властелин Египта и Сирии, вписал свое имя в летопись хозяев города наряду с Навуходоносором[27] и императором Августом.
Когда эти крики стихли в дальних уголках сознания, раввин заметил, что город погрузился в гробовую тишину. Извилистые улочки были пустынны, все окна закрыты, как будто Иерусалим оставили его потревоженные призраки. Но Маймонид знал, что тысячи христиан затаились в стенах Иерусалима, заперлись в домах и молятся, чтобы их миновал карающий меч мщения.
Сорок тысяч евреев были убиты при взятии города во время Первого крестового похода в 1099. Многие же мусульмане, а также христиане, сохранившие верность сельджукским султанам, встретили смерть столь страшную, что об этом лучше умолчать. Франки, их деды и прадеды, оставили после себя только пепелища, кровь и ненависть, которыми был пропитан каждый камень Священного города. Но вот наконец пришел день возмездия, настало время отплатить им за жестокость.
Правда, Саладин заранее велел объявить, что не тронет христиан, жителей Иерусалима, и в день своего вступления в город дарует прощение всем. Но франки, привыкшие к пустым обещаниям и вероломству собственных правителей, не слишком-то верили его слову. Если нельзя доверять королям, которые правят от имени Христа, что уж говорить о язычнике? У него язык без костей. Нет, простые люди Иерусалима были уверены: сегодня им придет конец. В такой день надобно быть дома или в церкви, готовясь к смерти, которая хотя бы не застанет их врасплох.
Отлично. Пусть страдают и боятся. Эта мысль внезапно промелькнула в голове раввина, несмотря на все усилия отогнать воспоминания о жестокости. Эти франки, переселенцы из Европы, — варвары, которые построили свою жизнь на трупах людей его крови и веры. Каменные и глиняные дома, где они теперь укрываются, возвели те самые люди, которых так безжалостно убили их предки. Саладин мог даровать им милость, но Маймонид позволил себе несколько минут холодного ликования, зная, что эти чужаки будут всего несколько часов испытывать такой же страх, какой они небрежно, походя внушали всем остальным на протяжении целых ста лет.