В понедельник, 24 февраля, Леонид Брежнев проснулся как обычно около восьми утра на своей даче в Заречье. Позавтракал легко — творог и чай, поскольку всегда тщательно следил за своим весом. Затем на лифте поднялся к себе на второй этаж, чтобы почистить зубы. В это время официантка из столовой позвонила охране, чтобы те готовились подогнать автомобиль к порогу дома. Еще через несколько минут адъютант генсека Владимир Медведев поднялся к своему подопечному и помог ему надеть пальто. Спустившись на лифте вниз, генсек с адъютантом сели в автомобиль. На часах было девять тридцать.
От дачи до Кремля езды было всего минут пятнадцать. Поскольку всем постам по дороге уже была дана соответствующая команда, все прочие машины разогнаны, и трасса была пуста. Кортеж из четырех машин мчался со скоростью сто двадцать километров в час, на Кутузовском проспекте скорость сбавили до сотни. В Кремль въехали, как всегда, через Боровицкие ворота и остановились у второго подъезда первого корпуса, где находился кабинет генсека. Около десяти Брежнев был уже на рабочем месте. Однако прежде чем приступить к работе, генсек обычно брился (этот ритуал Он совершал ежедневно по два раза в день — утром и после обеда). Но в этот раз с бритьем случился облом — парикмахер не явился. Поскольку был он человеком сильно пьющим, а вчера случился праздник, причина его неявки лежала на поверхности. В иные дни Брежнев был снисходителен к своему цирюльнику, но в тот день оказался явно не в духе. «Ну все, мое терпение лопнуло! Сейчас же позвоню Павлову (начальник хозуправления ЦК КПСС) и скажу, чтоб этого пьянчужку выгнали к чертовой матери!» — воскликнул Брежнев и направился к телефону. Однако пока шел, успел остыть. Генсек был человеком отходчивым и зла никогда ни на кого не держал.
Вспоминает В. Медведев: «Леонид Ильич быстро отходил и часто сам подтрунивал над парикмахером:
— Ну, как праздник провел?
— Да ничего, собрались, «шарахнули».
— Стаканчик-то опрокинул?
— Да побольше.
Но не в том даже главная беда, что запивал и не приходил, а в том, что являлся утром с похмелья. Он брил опасной бритвой. Это могло плохо кончиться.
Дикость! Первое лицо могучего государства, а уровень взаимоотношений и безответственности хуже, чем в жэке…».
В тот же день в Театре на Таганке состоялась первая репетиция спектакля «Вишневый сад». Эту пьесу должен был поставить «варяг» — главреж Театра на Малой Бронной Анатолий Эфрос, в то время как Юрий Любимов готовил постановку в «Ла Скала» оперы Луиджи Ноно. Репетиция началась в 10 утра в верхнем буфете театра. На нее пришла чуть ли не вся труппа, пришли даже те актеры, кто в спектакле не участвовал. А все потому, что всем было интересно посмотреть, как работает режиссер другого «лагеря», да еще такой, как Эфрос. Всем участвующим в постановке раздали специально купленные по этому случаю сборники чеховских пьес. Кто-то из актеров додумался и стал просить Эфроса поставить на своем экземпляре автограф. Режиссер отмахнулся: «Ведь я же не Чехов».