Он тяжело вздохнул и тряхнул головой, откидывая упавшие на лоб волосы.
Пан Анджей приглядывался к нему с легкой усмешкой.
— Гм, — произнес он, — стало быть, для того чтобы скрасить жизнь, которую вы изображаете в таким мрачных красках, вам не удается найти ничего лучшего, чем охота на ворон?
Должно быть, печальная и язвительная нотка, прозвучавшая в его голосе, не осталась незамеченной, потому что Александр опустил глаза и проговорил, на этот раз тише:
— Что ж поделаешь?
Пан Ежи в разговор не вмешивался, только вздыхал и, сцепив руки, озабоченно вертел большими пальцами.
В дверях показалась Снопинская и пригласила к столу.
За обедом арендатор и его гость толковали о давних временах, о старой своей дружбе и об общих знакомых. Ежи, разогретый, видно, старым медом, который был подан к столу, и присутствием милого ему человека, стал гораздо разговорчивее; зато пан Анджей говорил все меньше, часто поглядывал на Александра, а потом задумался, и глаза у него были печальные.
За столом, кроме хозяев, сидела молодая девушка, судя по всему — сирота, которую Снопинские приютили из милости. Домашние называли ее Антосей, и пани Снопинская то и дело посылала ее куда-то с ключами. Она была даже и недурна собой, но бледна, худа, бедно одета и упорно не поднимала глаз, опущенных с полугрустным, полусмиренным выражением. Александр, сидевший рядом, часто наклонялся к ней и со смехом что-то говорил вполголоса. Очевидно, он подшучивал над девушкой, но вряд ли эти шутки были ей приятны; она поминутно краснела, все упорнее смотрела в свою тарелку, и лицо у нее было все более грустное; а когда Снопинская окликнула ее и она на миг подняла глаза, в них стояли слезы.
Подавала и убирала тарелки и блюда молодая румяная пригожая девка в полукрестьянском платье. Александр и на нее часто поглядывал, а раз-другой улыбнулся и подмигнул ей, как бы подавая условный знак.
При этом он успевал участвовать в общем разговоре и мнение свое высказывал смело, говорил громко, а смеялся еще громче.
Только теперь можно было заметить в смышленом и жизнерадостном лице юноши черты какой-то дерзкой самонадеянности, особенно неприятной у такого молодого человека. И манеры у него были развязные, иногда до грубости; он сидел, развалившись на стуле, все поглаживал картинным жестом свои усики, ел за двоих, пил за четверых; две рюмки старки опрокинул, едва приступив к обеду, а затем то и дело подливал себе меда.
Пан Анджей смотрел на все это и все глубже задумывался.
— Скажи-ка, а кто тут у вас из соседей? — спросил он у пана Ежи, когда служанка подавала последнее блюдо.