Она обернулась. Увидела мужа, сидевшего на ковре, у камина. Перед ним стояла початая бутылка вина.
Филипп тяжело поднялся ей навстречу. Неловким движением опрокинул бутылку, и ее содержимое вылилось на ковер огромной, густой кляксой.
Заметив это, он недовольно мотнул головой, и Клементина вместе с ним несколько долгих минут наблюдала, как красная жидкость медленно впитывалась в плотный ворс старого ковра.
— Филипп, нам надо поговорить, — сказала, наконец.
— О чем? — прохрипел он. — О чем мы, черт вас побери, можем говорить?
Она протянула к нему руки.
— Мы должны объясниться.
— Объясниться? Прекрасно! Так начинайте! Я мечтаю развлечься. А я-то думал, какого черта Мориньер отправил отсюда оставленных мной воинов? Кто из них отец этого ублюдка, которого вы трусливо упрятали в своих комнатах? Отвечайте!
— Вы с ума сошли! Ни тот, ни другой.
— В самом деле? Тогда кто?
Она молчала. Смотрела, как он приближается к ней — медленно, пошатываясь, не сводя с нее тяжелого взгляда.
Вздрогнула, когда он заорал:
— Кто???
Схватил ее за волосы. Из прически посыпались шпильки. Он накрутил распустившиеся пряди на руку, дернул изо всех сил, приблизил свое лицо к ее лицу. Долго смотрел ей в глаза.
— Кто? — повторил хрипло.
— Бернар… Бернар Одижо.
Клементина произнесла это имя так тихо, что сама себя едва расслышала. Но он — он расслышал.
Размахнулся. Изо всех сил ударил ее по лицу.
— Дрянь!
— Нет, Филипп! Нет! Не надо! — она попыталась оттолкнуть его, отодвинуться от разгневанного мужчины. Подальше. Как можно дальше. Но он крепко держал ее за волосы. Говорил, задыхаясь от ярости:
— Я дал вам свое имя. А вы втоптали его в грязь!
— Отпустите меня! Мне больно!.. Я хотела любить вас. Но вы не дали мне такой возможности. Вы оставили меня здесь одну. Два долгих года я была одинока… Я управлялась здесь одна. Я сохранила ваши земли от разорения, ваши деревни — от уничтожения, ваших людей — от смерти. Я выживала, как умела.
— Вы сделали очень много добрых дел, — он выплевывал наполненные сарказмом слова ей в лицо. — И одно из них — рождение ублюдка от мерзкого висельника, дворянина без чести, преступника.
Она уперлась руками ему в грудь.
— Пустите! Я виновата, Филипп…
Он придвинулся к ней еще ближе.
— Подумать только, — презрительно засмеялся, — из всех особей мужского пола вы ухитрились выбрать этого негодяя — гнусного мятежника. Вы не только опозорили меня, как мужчину. Вы поставили под сомнение верность нашей семьи королю.
— Господи, — от изумления у нее пресеклось дыхание, — о чем вы говорите?.. При чем тут это?