Тогда битвы оказывались более кровавыми. Повстанцы успевали собрать силы, организоваться в единый кулак, налиться направленной ненавистью. Было очевидно, что кто-то, неистовый, обладающий даром убеждения, собирал, сколачивал войска, руководил ими, подпитывая своей энергией. И повстанцы, и их противники носили на устах одно имя — Одижо.
Окрестные крестьяне то и дело приносили в замок дурные вести: в середине марта поднялся Борез, позже — восставшими был взят Ла-Вильдье. Вновь обильно лилась кровь. Убивали консулов, сборщиков налогов. В городах грабили лавки, лишали жизни зажиточных горожан.
Немало доставалось и драгунам. Их ненавидели не только крестьяне и гугеноты, против которых, главным образом, и направлены были воевать солдаты короля. Их терпеть не могли хозяева таверн и постоялых дворов — за то, что, останавливаясь у них, солдаты никогда не платили за пищу и ночлег; ненавидели жители деревень и городов, где стояли солдаты короля; ненавидели женщины, на которых обозленные, истосковавшиеся по женскому теплу, солдаты вымещали свою, смешанную с похотью, агрессию.
Драгуны чувствовали себя на просторах провинции непрошенными гостями, чужаками. За униженность они платили унижениями, ненависть рождала ненависть.
В апреле, когда земля, наперекор человеческой жестокости, согретая солнечным теплом, задышала, наконец, ровно и спокойно, выпуская из своих недр новые росточки жизни, Клементине пришлось вновь увидеть драгунов — уже во дворе собственного замка.
Был вечер. Солнце готовилось опуститься за лес. Красными, вечерними лучами напоследок обнимало оно зубцы башен. Прощалось. Замок готовился ко сну.
Заслышав шум во дворе, Клементина вышла на площадку перед домом, оперлась на балюстраду, вглядываясь в сумерки. Колышущееся море красных султанов быстро заполняло двор. Она сделала еще несколько шагов, остановилась на верхней ступени, подождала, пока всадники приблизятся.
Один взгляд на драгун вернул ее в недавнее прошлое. Она почувствовала слабость и… то самое, что чувствовало большинство жителей этих земель — ненависть. Последнее испугало Клементину.
Ненависть мешала думать, она должна была с нею справиться.
Драгуны исполняли волю короля, и противиться им значило пойти против Короля. Позволить им грабить ее землю — значило не исполнить свое предназначение.
Она не имела права теперь ошибиться.
"Все, что хочешь, дорогая, но войны на твоей земле быть не должно! — подумала. — Только не война".
Заметив бледность, разлившуюся по лицу Клементины, Ансельм де Ларош схватился за шпагу. Она коснулась его руки, сжимающей эфес, остановила.