— Члены Тайного совета будут в голубых с белым атласных елизаветинских костюмах.
Граф уже слышал об этом от леди Купер, которая, поделившись с ним сей важной новостью, злорадно добавила: «То-то все со смеху полягут!»
Мелтам, однако, полагал, что его величество, пусть и склонный порой к излишней пышности, в целом обладает хорошим вкусом, и коронационные одежды, выглядевшие в вестибюле несколько вызывающими, произведут должное впечатление в соответствующей событию обстановке.
— Я пытался все продумать и предусмотреть, — посетовал король.
— Уверен, сир, вам не о чем беспокоиться. Мы все с нетерпением ожидаем церемонии, даже если она и обещает быть несколько утомительной.
— Остается лишь надеяться, что все пройдет гладко, — чуть слышно пробормотал король.
Граф сочувственно взглянул на монарха, чьи опасения имели под собой солидное основание.
События прошлого года, и в особенности суд, на котором королева предстала перед палатой лордов, обвинивших ее в «скандальном, постыдном и порочном поведении» и посчитавших ее недостойной носить титул королевы-консорта, обернулись для него настоящей катастрофой.
И действительно, никто из правителей, занимавших равное королю положение, еще не терпел такого ущерба для своей репутации вследствие проступков супруги, развлекавшей скандалами всю Европу и доставлявшей немало радости врагам и недругам его величества.
В Генуе ее провезли по улицам в позолоченном, украшенном перламутром фаэтоне.
В Бадене она предстала перед публикой оперного театра в нелепом крестьянском кокошнике, украшенном развевающимися ленточками и сверкающими блестками.
В той же Генуе королева присутствовала на танцах в костюме Венеры, обнаженная по пояс, и откровенно демонстрировала, как доложили королю, бюст более чем внушительных размеров.
Более того, по пути в Константинополь она проводила немало времени в палатке на палубе корабля в компании личного камергера, шустрого молодого итальянца шести футов росту с роскошными черными волосами и усами, о которых один свидетель написал, что они «могли бы протянуться отсюда до Лондона».
И этому человеку королева присвоила звание «гроссмейстера ордена Каролины», учрежденного ею в Иерусалиме. О безобразном и порочащем королевское достоинство поведении обоих как на публике, так и в приватной обстановке доносили его величеству многочисленные шпионы.
Перечисленные факты были лишь малой частью свидетельств, представленных вниманию палаты лордов. К несчастью, подтвердить их могли только слуги; сама же королева пользовалась популярностью у простого народа, относившегося к ней с симпатией и сочувствием.