Она полюбила его сразу, с первого взгляда, с той первой встречи в теплице, когда он поцеловал ее, а она не смогла ничего сделать, чтобы остановить его.
Потом, когда граф пожаловал с визитом в коттедж, она попыталась вызвать в себе ненависть к нему, но уже вечером того же дня, когда они беседовали в библиотеке, она не нашла в своем сердце ни капли ненависти.
Уже тогда, стоя на лестнице, она должна была понять, что то странное, непонятное и незнакомое чувство, которое он пробуждал в ней, зовется любовью.
И в тот момент, когда они оказались в темноте убежища и она с замиранием сердца ждала, обнимет он ее или нет, ей следовало понять, что это и есть любовь.
То волнение, тот необъяснимый трепет, то тревожно-сладостное ожидание чего-то — это и есть любовь.
Это, но никак не непреодолимый ужас, охватывающий ее каждый раз при виде лорда Кроуторна.
Получалось, что она влюбилась и сама об этом не догадывалась!
Она любила графа и лишь теперь, потеряв его, поняла, почему в его объятиях чувствовала себя как за каменной стеной. Такого покоя, такого умиротворения она не знала никогда раньше.
— Я люблю его! Люблю! — произнесла Селеста вполголоса, с нарастающим отчаянием осознавая, что он женится на леди Имоджен.
Между ними все кончено. Она не существует для него больше.
Все, что он сделал для нее, было лишь благородным жестом.
Наверное, он просто пожалел ее, девушку, никогда не бывавшую на балу и страдающую, говоря его собственными словами, из-за того, в чем она не повинна.
— И как только мне могло прийти в голову, что я могу что-то значить для него, если живу в тени греха?
Несвязные, разрозненные мысли закружились в ее голове.
А потом до нее вдруг дошло, что Джайлс почему-то задерживается. Скорее всего, он открывает в прихожей еще одну бутылку коньяка.
И тут же брат вошел в гостиную с наполненным бокалом.
— Поздравь меня! — воскликнул Джайлс. — Я провернул отличное дельце! А ведь ты и не подумала бы, что я на такое способен!
— Какое дельце? — заволновалась Селеста. — Что такое пообещал тебе лорд Кроуторн?
Джайлс приложился к бокалу.
— Можешь гордиться своим братом. И уж я-то точно собой горжусь. Нам больше не надо ни о чем беспокоиться, я все устроил. Скоро мы с тобой заживем припеваючи.
— О чем ты говоришь? Объясни. Я не понимаю и только еще больше беспокоюсь.
— А вот и не надо. Скоро нам не придется ничего делать, будем жить-поживать в свое удовольствие и не тужить!
— Что ты натворил? — спросила Селеста, уже не стараясь скрыть раздражение.
Ей не нравился ни его хвастливый тон, ни развязная манера, ни туманные намеки.