Записки дивеевской послушницы (Иженякова) - страница 22

По краям реку оккупировали снежно-белые лилии, их ярко-желтые сердечки видно далеко, и оттого кажется, что попал в страну вечного Солнца.

Только что здесь прошел дождь, и рядом с лесом появилась огромная, невероятно яркая радуга. Из-за шума теплохода постоянно вылетают из камышей испуганные утки. Покружат, покружат немного — и снова в свое гнездо.

Одна пара, вторая, третья, четвертая, пятая…

К осени у них появятся утята, которые, возможно, также будут испуганно вылетать и кружить над этим же самым теплоходом.

На обрывистых берегах реки много стрижиных нор. Чуть поодаль семейство аистов лениво поглядывает в нашу сторону.

На берегу привычная суета. Многие почему-то плачут, встречая родственников. Меня выглядывают друзья, они пришли с букетом васильков.

Я почему-то тоже плачу. Путаясь в полах длинной юбки, иду по палубе. Ветер быстро начинает раскачивать судно, но я уже на берегу.

Сначала одна волна, следом другая пытаются меня догнать, но не успевают и громко шлепаются о речной песок. А я уже подношу к лицу влажные васильки и слышу: «Господи, как долго мы тебя ждали…»

Корона

Это были самые длинные бусы в моей жизни. Монисто. Ярко-гранатового цвета. Огромное счастье для шестилетней девочки, росшей без отца. Я надевала их ко всем нарядам, чтобы все, непременно все, обращали внимание и завидовали. Особенно она — белокурый ангелочек нездешней красоты. Я разрешала ей иногда трогать мои бусы, и она перебирала своими маленькими пальчиками каждую бисеринку и вздыхала. Понятно, что ей они нравились, понятно, что она хотела бы такие…

Если бы монисто распустить, из него можно было сделать бусы и ей, и мне, и еще кому-нибудь. И все они все равно были бы большими. Мне это взрослые говорили не раз. Но я не хотела слышать, вот еще!

А потом, пришла моя мама с ночной смены и с дрожью в голосе произнесла: «Этой прелестной девочки больше нет… и ее сестренки тоже. Сгорели. Только что».

…Ей очень шло белое платье, в котором она лежала в гробу, и листья барвинка… я этот прохладный запах весны и вечности никогда не забуду. Я протянула ей бусы. Но взрослые сказали, что не надо. Сейчас она не хочет больше бусы. Там, где она сейчас, есть все.

— Значит, она там ходит в короне? — спросила я.

— Да…

Ее мама после этих слов потеряла сознание.

На мои бусы больше внимания никто не обращал. Я побежала в сад. Разорвала гранатовую нить, сделала из нее много маленьких и обвязала ими стволы яблонь. Взрослые заметили далеко не сразу.

Мама потом, как бы между прочим, спросила, зачем я так поступила с бусами, ведь еще каких-нибудь три дня назад я даже спала в них.