Вскоре была моя станция. Я вышла, радуясь, что путешествие благополучно закончилось. А проводница на правах хозяйки сокрушалась:
— Что ж вы, девушка, даже чаю-то не попили, — но смотрела куда-то вбок.
Искала в толпе на перроне желающих уехать. Электронные билеты до Тамбова оплачены — не пропадать же им.
Предложение выпить протеста не встретило. И Васильич уныло поковылял за водкой. Ноги нестерпимо болели, но он старался об этом не думать. «Выпить бы, — размышлял он по дороге в сельмаг, — и забыть бы все и всех». Но ревматизм каждый шаг напоминал о себе, и Васильич недовольно кряхтел. Вот он прошел свой огород, поворот, миновал соседнюю улицу, а все казалось, что стоит на месте. До водки оставалось около десятка болевых приступов, Васильич уныло закусил нижнюю губу, он знал, что назавтра, когда дурман отойдет, он будет скулить и ползать по комнате, но сейчас ему об этом думать не хотелось. Он бы и не пил, не из таких, но причины на то нашлись самые уважительные. Во-первых, приехала дочка с внуками, старший — вылитый дед, правда, характером пошел в папку, мягкотелый, а девчонка, что весеннее солнышко, все улыбается, с кузнечиками разговаривает, Васильича ласково называет дедушкой. Вторая причина напиться: назавтра — змеиный день, стало быть, гадов на сенокосе будет полным-полно. Чего доброго, ужалят. Исстари косари в этот день в поле не ходили. В селе не то, чтобы традиции чтят, просто к старожилам прислушиваются. А в целом народ обленился. На деревню в тысячу душ от силы семьдесят коров, да и над дедом посмеиваются, мол, куда скот держать. Дочь в городе живет, зажиточно, они с бабкой две пенсии гребут с северными добавками, а все туда же копить, копить. Полный двор скота, дед мясо постоянно сдает, молоко, спрашивается, зачем столько? А тут еще за новый погреб взялся. Васильич хотел было пояснить, что привык работать от зари до зари, как отец приучил, интереснее так, чем лежать на диване и пялиться в телевизор, но посмотрел в глаза любопытной соседке и послал ее подальше. Он вообще это умел. Иной раз так загибал, что хоть свет туши, поэтому его побаивались. Поговаривали, будто в молодости из-за привычки материть всех и вся у него даже проблемы были с законом. Где-то не так выразился Васильич, ну и донесли об этом ни много ни мало самому прокурору области. Тот вызвал мужика и строго спросил:
— Вы, Михаил Васильевич, что против советской власти имеете?
— Почему против власти? — удивился Васильич. — Я против других вещей. — И перечислил всех членов правительства в алфавитном порядке, а потом обматерил их от души.