Шахес был маленький, круглый, курносый, с белыми толстыми щечками, покрытыми светлой щетинкой. Почти не имел шеи. В коротких беспокойных руках вертелась какая-то мятая резинка, похожая на мокрого червяка. Он обладал внешностью, за которую его прозвали Наф-Наф, по имени одного из трех поросят. Когда он нервничал, то начинал так грассировать, что его речь становилась нечленораздельной и напоминала щелканье скворца.
Он встретил Бекетова радушно, усадив напротив окна с розовым видением монастыря. Распорядился принести чай в серебряном подстаканнике. Смотрел вопрошающими глазками, продолжая крутить в руках мятого червяка.
– Рад вас видеть, Андрей Алексеевич, в моей скромной, но уютной обители. Вы не можете не знать, как я вас уважаю. Вы несколько раз помогли мне в очень щекотливых делах, и, поверьте, я не забываю добро, умею быть благодарным.
– Я всегда видел в вас, Лев Семенович, просвещенного, думающего человека, чья деятельность способствует укреплению гражданского общества. Все ваши инициативы я старался поддерживать и защищал вас от нападок явных и скрытых антисемитов, которых, увы, немало в президентской Администрации.
Они обменялись знаками дружелюбия, которые предполагали доверительную и обоюдно полезную беседу. Молчали. Шахес смотрел на Бекетова настороженными глазками, крутя в руках червяка. За окном Новодевичий монастырь розовел своим дивным облачением, похожий на невесту с восторженными золотыми очами.
– Я сожалею, Андрей Алексеевич, что вы покинули Администрацию президента. Не только потому, что в вашем лице я встречал понимание в очень тонких вопросах. Но и потому, что, мне казалось, президент пользовался вашими советами, чтобы удерживать наше беспокойное общество в равновесии, гасить разрушительные инстинкты ненависти и ксенофобии, уберегать страну от погромов. – Шахес благодарно моргнул круглыми, в белых ресницах, глазами, приглашая Бекетова начать разговор, ради которого тот появился в его кабинете.
– Вы заблуждаетесь, Лев Семенович, относительно Чегоданова. Когда он был президентом, он не сдерживал проявления ксенофобии и антисемитизма, а, напротив, тайно их поощрял. Он, при всей его внешней толерантности, ярый антисемит. Это во многом послужило причиной нашего разрыва. Мне стало отвратительно с ним работать.
– В самом деле? – Белые бровки Шахеса высоко взлетели над изумленными глазами. Резинка в его пальчиках нервно закрутилась, как дождевой червяк, в который всаживают рыболовный крючок. Бекетову казалось, что это странный нервный отросток, черенок мозга, который реагирует на раздражающие сигналы, участвует загадочным образом в мыслительном процессе Шахеса. – В чем же проявляется юдофобство Федора Федоровича Чегоданова?