Они подъехали к ее дому на Трифоновской.
– Пойдем ко мне. Угощу тебя чаем.
В прихожей, не зажигая огня, она помогла ему снять сырое пальто, обняла, поцеловала в мокрые волосы, в висок, в холодные губы.
– Что я делаю? Что я творю? Я не твоя, не твоя! – лепетала она, когда он сбрасывал на пол ее платье и прижимался губами к груди. – Отпусти меня! Все будет ужасно!
В зеркало, что стояло в головах ее постели, влетали шаровые молнии, начинали метаться по комнате, и она видела его голую грудь с серебряным крестиком, свой ослепительно-белый локоть и ладонь, скользящую в его волосах. А потом все молнии улетали, а его лицо продолжало светиться.
– Я уйду от Градобоева. Теперь я не могу с ним оставаться.
– Ты не уйдешь, – сказал Бекетов. – Этим ты все разрушишь. Я должен быть рядом с ним.
– Это нужно для Русской Победы? – горько спросила она.
Он не ответил. В зеркале взрывались бесшумные шары света.
Дома, подойдя к орхидее, целуя перед сном цветы, он заметил, что они увядают. В них больше не было свежести. В белизне появилась лиловая тень. Он испугался. Мама собиралась его покинуть. Он совершил проступок, который она осуждала.
– Не уходи! – умолял он. – Не уходи!
Ему казалось, он вот-вот разрыдается.
Градобоев набивал в компьютере калиброванный текст: «Если мы свободны и бесстрашны… Если хохочем в глаза насильникам… Если презираем кремлевских лгунов и стяжателей… Если черная тень Чегоданова не в силах заслонить золотое солнце России… Если благородство сильнее подлости… Если правда прекрасней лжи… Приходите ко мне на митинг в воскресенье на проспект великого Сахарова, в 17 часов, и мы скажем Чегоданову, что ему больше не быть президентом. Что его презирают в городах и ненавидят в деревнях. Что его именем называют свирепых собак. Что свобода идет по земле, как весна, и тираны кончают свой век в петле, в клетке или в кровавой воронке от взрыва. Жду вас, други мои, и мы победим на выборах. Ваш Градобоев».
Он заряжал этим текстом свой блог, как снайпер вгоняет в ствол пулю, предназначенную для попадания в переносицу. В то место, где у Чегоданова сходятся белесые брови и пролегает вялая морщинка. Пуля просверлит лобную кость, взорвется в мозгу, выдавит огромные синие пузыри глаз, и тиран будет долго падать из золоченой ложи в переполненный зал театра с красным сафьяном кресел.
Градобоев туманно улыбался, предаваясь сладостному зрелищу. Не торопился нажать на клавишу. Не торопился утопить спусковой крючок. Не торопился метнуть бесшумную молнию в громадный город, переполненный миллионами жизней. Предвкушал вторжение своей воли в людское скопище, которое затрепещет от восторга и ужаса.