– Ты ее упустил! Ах ты, сикимора болотная! – набросился на него Матвей.
Антигон раздвоенным языком слизнул с носа муравья. «Сикиморой болотной» обидеть его было невозможно. Разве что польстить.
– Она дернула, а я легкий! – объяснил он.
– Надо было держать!
– Давай я тебя к трактору привяжу, поставлю сразу за муравейником, трактор дернет, а ты держись! – предложил Антигон.
Он вылез из муравейника, с заметным сожалением отряхнулся и зашлепал ластами по пружинящей хвое. Земля под ногами была гулкая, точно пустая внутри и наполненная воздухом. Казалось, они шли по туго натянутому барабану. Где-то внутри, в глубине, как струны, пели корни.
– Ты куда? – спросил Багров.
Дешевое, бэушное отчаяние охватило его. Ему казалось, все пропало. Ирку они не найдут. Пора мылить веревочку, чистить ваксой белые тапочки и стирать саван.
Антигон удивленно оглянулся.
– Как куда? По следу!
Матвей тупо уставился на сосновые иголки. Он что, издевается? Какой тут может быть след? Это что, кино про индейцев? Три иголочки сдвинуты на пять градусов влево? Земляничка зверски раздавлена? Птичка поет неестественным басом?
– А я вот вижу след! У меня он даже не здесь (кикимор показал перепончатым пальцем на глаз), а здесь (ткнул в лоб)! Ты забыл, что я внук лешака. Ну или правнук! Ворчливый был у меня прадедулька, зато толковый!
Багров кивнул. Родословная Антигона была настолько разветвленной, что в ее дебрях любой посторонний свихнул бы шею. Не было такой мелкой нежити, которая не приходилась бы Антигону троюродной бабушкой со стороны племянника пятиюродного шурина зятя разведенной сестры.
Кикимор двигался неторопливо, вразвалочку, то и дело наклоняясь, чтобы сорвать кислицу или отправить в рот жука. Матвею хотелось его пнуть. С его точки зрения, идти таким черепашьим шагом было так же бессмысленно, как стоять на месте.
Шли они до ночи. Под конец Багров едва различал Антигона. Рыжие бакенбарды кикимора в темноте изменили цвет и казались темно-коричневыми. Лишь щеки белели приметными пятнами. Над соснами висела луна, но висела совсем без проку, сама для себя, поскольку была занавешена тучами, похожими на подкрашенную марлю.
– Странно. Я обычно вижу в темноте, а тут – ничего, – заметил Багров, налетая на остановившегося Антигона.
– Потому что это заповедные леса, чистые! Тут и нежити, почитай что, нету, ну, окроме меня, конечно, и кое-кого из тех, кто поприличнее, – в голосе Антигона послышалось явное самодовольство.
Матвей правильно ощутил его корень. Сам-то Антигон тут может видеть, а вот Багров нет. Значит, Матвей, как некромаг, «неприличный».