И в этом клубе танцевали, как везде. Составили стулья на сцене, а вдоль стен выстроились девушки и парни, девушки у одной стены, парни у другой. И после каждого танца парень возвращал девушку на место, откуда пригласил на танец.
В тот вечер он нашел себе место и начал рассматривать девушек. И его рассматривали тоже. Первые два танца он пропустил, зная по своей деревне правила, которые нельзя нарушать. Если пригласишь девушку, у которой уже есть парень, то тебя еще до окончания танцев вызовут поговорить, но чаще сразу начнут лупить.
Он ее выделил сразу. Высокая, полногрудая, с узкой талией, ее портила только прическа, замысловато уложенная домиком и политая лаком. Он пригласил ее и за три минуты танца узнал, что ее зовут Лидой и что она учительница английского языка в совхозной средней школе. Она хорошо двигалась, но, когда он прижал ее чуть сильнее, чем это было необходимо при танце, она улыбнулась и сказала:
— Пожалуйста, немного подальше. Мне трудно дышать.
Когда объявили белый танец, она пригласила его.
— Вы не будете возражать, если я решусь проводить вас?
— Не буду, — ответила она.
— Ты в Москве училась? — спросил он.
— Да, в Мориса Тореза. А ты?
— В Псковском сельскохозяйственном. Заканчиваю на следующий год.
— Я думала, ты старше. Ты такой солидный. Тебе сколько лет?
— Скоро двадцать два.
Сколько лет ей, она не сказала. Он танцевал с ней весь вечер. Когда объявляли белый танец она приглашала его. Он провожал ее после танцев. Они подошли к учительскому дому, длинному строению, похожему на барак. Возле дома на лавочках сидели учительницы средних лет, их мужья за огромным столом играли в домино.
— Пойдем погуляем, — сказала Лида. — Они скоро уберутся спать.
Они прошли по главной и единственной совхозной улице, остальные назывались переулками и тупиками, спустились к реке и, когда стало совсем темно, вернулись к учительскому дому. Стараясь не шуметь, они прошли вдоль длинного коридора, Лида открыла дверь своей комнаты и зажгла свет.
— Есть хочешь? — спросила она.
— Хочу, — ответил он.
Она достала пачку пельменей из холодильника и поставила варить на электрическую плитку.
— Выпить хочешь? — предложила она.
— Хочу.
Она достала бутылку холодной водки, банку соленых огурцов, отрезала ломоть черного хлеба, намазала сливочным маслом, нарезала огурцов. Он разлил водку по граненым рюмкам, какие всегда были у матери.
— За тебя! — сказал он.
— За нас, — поправила она.
А когда выпили, она снова наполнила рюмки. Потом они ели пельмени. Он был сыт, разнежен и потянулся к ней, совсем не стесняясь, трогал ее большие и мягкие груди.