Ладони были пусты, монеты исчезли.
— И что дальше? — спросил Илья Ильич.
— А ты к зеркалу подойди.
Зеркала в комнате не было.
— Ничего, — сказал Афанасий. — В холле у хозяина висит. Да ты встань, попрыгай, вообще почувствуй, каков ты есть.
Илья Ильич опустил взгляд на собственные руки. Ещё минуту назад они были морщинисты и покрыты тёмными пигментными пятнами, а теперь он увидел две сильные руки, такие, какие помнились ему с давних пор. Илья Ильич поднялся с кресла, одним резким движением, не подтягивая предварительно ног, не разгибая спину. В зеркало можно было не глядеться, каждое движение не испорченного долгими годами тела подтверждало, что дряхлость исчезла неведомо куда. За такое не жалко было отдать сто монет, что бы эти монеты ни значили.
— Спасибо… — растроганно пробормотал Илья Ильич.
— А!.. Проняло! Погоди, то ли ещё будет. А сейчас пошли к столу. Теперь небось и ты чуешь, что хозяин нас сегодня хашем лакомить будет. И не хотел я больше пить, но хаш без выпивки кушать нельзя, заворот кишок может случиться. У нас это не смертельно, но очень больно. Во избежание придётся остограммиться. Водку я уйгуру взаправду отдал, ну да ничего, он чачу подаст, я его знаю.
Остаток дня прошёл бессодержательно. Они много и вкусно ели (уйгур действительно оказался кулинарным гением), но на все вопросы о городе, о будущей жизни, о том, как всё-таки понимать загробную жизнь, Афанасий отвечал невразумительно, всё более ссылаясь на грядущие времена, когда подопечный достаточно приобвыкнет, чтобы самому всё понять. Квакер угрюмо молчал, не обращая внимания на происходящее, или бормотал молитвы, неразборчивые, несмотря даже на приобретённые Ильёй Ильичом способности полиглота. А хозяин, насколько можно судить, знать ничего не знал, кроме своих сковородок и казанов. Он был полон искреннего желания услужить, и, если бы не подслушанный разговор, в его искренность захотелось бы поверить.
Вспомнив о намерении честного Афанасия сосать из клиента денежки понемногу, но зато долго, Илья Ильич за обедом демонстративно заплатил за себя одного, и Афоня, слова не сказав, полез в кошелёк и выложил свои двадцать лямишек. Сколько у сыщика монет в кошельке, Илья Ильич не смог определить даже приблизительно. В любом случае — достаточно, ведь уйгур ясно сказал, что никаких долгов у Афанасия не было, а был фарс, разыгранный, чтобы благодарный клиент мог взять на содержание обедневшего благодетеля. Значит, деньги, полученные от Ильи Ильича, у Афанасия целы и невредимы. Вот и пусть платит. Сам же учил: просто так никому ни лямишки не ссужать.