Никому ничего не говоря, он выработал для себя определенную походку и через несколько лет мог уже носить ботинки, по виду ничем не отличающиеся от обычных. Больше он не хромал.
В тот день он не думал об этом и вообще не думал ни о чем определенном. Он не чувствовал усталости. Не испытывал жажды, хотя не заходил по дороге ни в одно кафе.
Ни на улице Франциска Первого, ни в редакции «Искусство и жизнь», где принимали его макеты, ни у братьев Блюмштейн в предместье Сент-Оноре, где он получил деньги, с ним не произошло ничего неприятного. И тем более в типографии Биржи, где в почти пустых мастерских он закончил просмотр верстки рекламной брошюрки.
Дойдя до своей площадки, он стал вынимать из кармана цепочку с ключом. Ведь Жанна дома. Он нажал на дверную ручку. Почувствовав сквозняк, он понял, что одно из окон открыто, но и это его не удивило. Грохот бульвара Сен-Дени еще усиливался из-за низких потолков комнат, и так как он к нему привык, это уже не мешало ему. Он вообще был нечувствителен к шуму. И к сквознякам тоже. А вечером и ночью он уже не замечал фиолетовой неоновой вывески часового магазина, которая через определенные интервалы мигала, как маяк.
Положив на чертежный стол кожаный портфель, потом шляпу, он сказал, как обычно:
— Это я.
Должно быть, тут-то все и началось — во всяком случае, для него. Он ожидал услышать в ответ звук отодвигаемого стула из столовой, дверь которой стояла открытой, шаги, голос Жанны.
Неподвижный, удивленный, но нисколько еще не встревоженный, он ждал.
— Ты здесь?
Даже если она была сейчас на кухне, хоть какой-то звук должен обнаружить ее присутствие, потому что квартирка была небольшой, кроме главной комнаты, которую он именовал своей мастерской.
Впоследствии он не мог припомнить, о чем подумал в эту минуту. Постояв, он направился в столовую, и вид ее чем-то неприятно поразил его.
Если его мастерская, служившая ему также спальней, не была настоящей мастерской, то и столовая не была настоящей столовой.
Разумеется, здесь ели и пили, но у стены стояла железная складная кровать Жанны, плохо замаскированная старенькой скатертью из красного бархата. В углу, рядом с приемником, стояла швейная машина, и в иные дни гладильная доска, которая вынималась из стенного шкафа.
Он должен был увидеть здесь хоть какой-нибудь беспорядок, смотря по тому, чем занималась Жанна в этот день: крышку, снятую со швейной машины, на которой оставались обрезки ткани, обрывки ниток, брошенную на стол выкройку из коричневой бумаги, журналы, стручки зеленого горошка, приготовленные для вылущивания.